службы я сильно устаю, и усталость эта какая-то славная, пріятная. Въ церковныя окна кротко смотритъ синій мартовскій вечеръ. А когда я выхожу на воздухъ, меня охватываетъ крѣпкая свѣжесть. Въ воздухѣ пахнетъ мокрой землей, еще не распустившейся сиренью и еще чѣмъ-то неуловимымъ, вѣроятно прошлогодними листьями. И, глядя на чуткія, блѣдныя звѣзды и на тонкій серпъ молодого мѣсяца, мнѣ становится стыдно, что я продавалъ старьевщику калоши и газеты, билъ стекла и дразнилъ городового индюкомъ. Я даю себѣ честное слово навсегда исправиться. И твердо вѣрю тому, что исправлюсь, непремѣнно исправлюсь.
Мои уличные друзья тоже какъ-то стушевались и осѣли; теперь я съ ними почти не вижусь. А если съ кѣмъ и прійдется встрѣтиться, то разговариваемъ больше о предстоящемъ праздникѣ и мирно мечтаемъ устроить на первый день крупную игру на орѣхи.
II.
Весна во всемъ. Въ палисадникѣ вскопали и засѣяли травой газоны; дворникъ Пантелѣй починилъ подгнившую за зиму скворешню и привязалъ ее на высокомъ шестѣ къ тополю. Генеральша изъ перваго этажа развѣсила у себя на террасѣ салопы. Тетка извлекла изъ-подъ дивановъ высокіе, узкіе вазончики съ гіацинтами, посаженные послѣ Рождества. Луковицы пустили длинныя, сильныя зеленыя стрѣлки, и теперь они тянулись къ свѣту, наливались солнцемъ, и уже на нихъ намѣчались пестренькія, голубыя, розовыя и бѣлыя грозди. Вазоны съ гіацинтами поставили на окна, и они внесли въ домъ что-то весеннее, пасхальное. Вечера свѣтлы и тихи. По утрамъ заморозки. Днемъ длинныя, волокнистыя облака, грядь за грядой идутъ надъ городомъ. И въ просветахъ ихъ ласково голубѣетъ весеннее небо. Выглянетъ не надолго солнце, скользнетъ лучомъ по крышамъ, блеснетъ въ лужахъ, отбросивъ отъ домовъ легкія синія тѣни, и скроется. Потомъ опять выглянетъ.
Въ городѣ шумно и весело. Стучатъ экипажи. Хрипятъ и кашляютъ автомобили; свѣтлой зыбью блестятъ зеркальныя витрины магазиновъ. Кричатъ газетчики. А продавцы цвѣтовъ продаютъ по гривеннику маленькіе букетики нѣжныхъ парниковыхъ фіалокъ. Пахнетъ духами и морскимъ туманомъ. Весь день гуляетъ тяжелый, опьяняющій вѣтерокъ и ласково закрываетъ рѣсницы у прохожихъ. И въ первый разъ ранняя весна имѣетъ для меня столько нѣжной прелести.
— Я въ первый разъ влюбленъ.
О любви я имѣю вполнѣ опредѣленныя понятія, Богъ вѣсть откуда попавшія въ мою буйную голову. Любить можно исключительно весной. Это самое главное. „Она“ должна быть изящна и „загадочна“. Объясняться въ любви можно, если хватитъ храбрости, на словахъ, желательно въ старомъ запущенномъ саду, „какъ у Тургенева“. А если не хватитъ, то письменно на розовой, надушенной заклейкѣ. Если любовь отвергнута, „она“ теряетъ реноме загадочной и необыкновенной и превращается въ „дуру“ и самую обыкновенную бабу. „И какъ это я могъ влюбиться“ Свиданіе назначается обязательно вечеромъ, гдѣ-нибудь на „углу“. Цѣловаться не обязательно, глупо и вѣроятно ужасно стыдно. Соперниковъ безпощадно вызывать на дуэль и убивать, какъ собакъ. Вотъ и все.
III.
Свѣтлый, облачный весенній день. Большія, блестящія лужи подсохли. И на полянахъ, подъ каждымъ кустикомъ, подъ каждымъ деревцомъ весело зеленѣетъ свѣжая душистая травка.
