человѣку родить двухъ щенятъ да часть древа?» Онъ взялъ поѣхалъ домой; пріѣзжаетъ къ сыну и сказываетъ, какъ онѣ его этимъ кушаньемъ угощали. Взявши того, не откладывавши лошадей, поѣхали съ сыномъ опять къ нимъ.
Опять дѣвушка взметалась: чѣмъ мнѣ ихъ угощать, чѣмъ подчивать?—Вотъ птица Говорокъ и говоритъ: «не ворчи, дѣвушка; будетъ онъ угощенъ, будетъ уподчиванъ.» Вотъ она стала ихъ угощать всякими закусками; вотъ поднимаются они вонъ изъ стола, птица Говорокъ и говоритъ: «что жь ты, дѣвушка, холодное позабыла?»—Она сейчасъ имъ подала холодное, опять тотъ же огурецъ. Онъ и говоритъ: «какъ это можно царю это кушанье кушать?» Онъ только надвелъ ножикъ, огурецъ весь и разсыпался. А птица Говорокъ и говоритъ: «какъ это можно женщинѣ часть древа родить да двухъ щенятъ?» А онъ и говоритъ: да, точно такъ у меня невѣстка родила двухъ щенятъ да часть древа.—А она и говоритъ: «нѣтъ, говоритъ, это напрасно. Вотъ ваши дѣти; это сестры ихъ скрали; имъ ненавистно стало: гдѣ это видано, чтобы меньшая сестра старшими повелѣвала.»—Какъ же намъ теперь быть: ее ужь теперь, смотри, въ живыхъ нѣтъ.—
Иванъ царевичъ сейчасъ кинулся въ сенатъ, всѣ эти дѣла скомандовалъ; столбъ этотъ разбили и она, какъ сейчасъ родилась, ничуть не похудѣла, еще полутчѣла (похорошѣла). Вотъ что Богъ-то дѣлаетъ! Взяли ее и поѣхали; и вьюношевъ этихъ взяли, и птица Говорокъ за ними полетѣла; и сады ихъ за ними пошли: и пташки соловьюшки всѣ запѣли на распѣвъ. А этихъ сестёръ къ конному хвосту привязали, да по чистому полю растрепали. А мнѣ дали красный колпакъ, какъ зачали меня въ шею толкать; а дали мнѣ синій кафтанъ; ворона летитъ, говоритъ: «синь кафтанъ», а я думала: «скинь кафтанъ». Взяла и скинула.
человеку родить двух щенят да часть древа?» Он взял поехал домой; приезжает к сыну и сказывает, как они его этим кушаньем угощали. Взявши того, не откладывавши лошадей, поехали с сыном опять к ним.
Опять девушка взметалась: чем мне их угощать, чем подчивать? — Вот птица Говорок и говорит: «не ворчи, девушка; будет он угощён, будет уподчиван.» Вот она стала их угощать всякими закусками; вот поднимаются они вон из стола, птица Говорок и говорит: «что ж ты, девушка, холодное позабыла?» — Она сейчас им подала холодное, опять тот же огурец. Он и говорит: «как это можно царю это кушанье кушать?» Он только надвёл ножик, огурец весь и рассыпался. А птица Говорок и говорит: «как это можно женщине часть древа родить да двух щенят?» А он и говорит: да, точно так у меня невестка родила двух щенят да часть древа. — А она и говорит: «нет, говорит, это напрасно. Вот ваши дети; это сёстры их скрали; им ненавистно стало: где это видано, чтобы меньшая сестра старшими повелевала.» — Как же нам теперь быть: её уж теперь, смотри, в живых нет. —
Иван царевич сейчас кинулся в сенат, все эти дела скомандовал; столб этот разбили и она, как сейчас родилась, ничуть не похудела, ещё полутчела (похорошела). Вот что Бог-то делает! Взяли её и поехали; и вьюношев этих взяли, и птица Говорок за ними полетела; и сады их за ними пошли: и пташки соловьюшки все запели нараспев. А этих сестёр к конному хвосту привязали, да по чистому полю растрепали. А мне дали красный колпак, как зачали меня в шею толкать; а дали мне синий кафтан; ворона летит, говорит: «синь кафтан», а я думала: «скинь кафтан». Взяла и скинула.
