I
Николай Степановичъ Расколинъ ожидалъ на станціи N пересадочнаго поѣзда. Весь его багажъ, состоящій изъ небольшого чемодана и пледа, лежалъ на столѣ зала III-го класса, а самъ онъ безцѣльно глядѣлъ въ окно. На душѣ у него было тоскливо, вся жизнь казалась ему такой непривѣтливой, такой тягостной. Ему еще небыло и двадцати пяти лѣтъ, а подъ глазами ужъ легли замѣтныя морщинки, да и вся его фигура, слегка сутуловатая, какъ-бы говорила о пережитыхъ волненіяхъ.
Припомнилась ему смутная пора 1905 года.
Только что окончивъ университетъ, онъ еще не разочарованный горькимъ опытомъ, еще полный нравственныхъ и физическихъ силъ, вступилъ на житейскій путь. И вотъ, увлеченный какими-то фантастическими идеями, подъ вліяніемъ дурной среды, онъ съ револьверомъ въ рукѣ стоитъ на баррикадѣ. Затѣмъ, какъ какой-то кошмаръ, вспомнилъ онъ арестъ, судъ и наконецъ ссылку.
Но вотъ окончился, нескончаемо-длинный, срокъ ссылки, онъ свободенъ, но жизнь раз-
I
Николай Степанович Расколин ожидал на станции N пересадочного поезда. Весь его багаж, состоящий из небольшого чемодана и пледа, лежал на столе зала III-го класса, а сам он бесцельно глядел в окно. На душе у него было тоскливо, вся жизнь казалась ему такой неприветливой, такой тягостной. Ему ещё не было и двадцати пяти лет, а под глазами уж легли заметные морщинки, да и вся его фигура, слегка сутуловатая, как бы говорила о пережитых волнениях.
Припомнилась ему смутная пора 1905 года.
Только что окончив университет, он, ещё не разочарованный горьким опытом, ещё полный нравственных и физических сил, вступил на житейский путь. И вот, увлеченный какими-то фантастическими идеями, под влиянием дурной среды, он с револьвером в руке стоит на баррикаде. Затем, как какой-то кошмар, вспомнил он арест, суд и наконец ссылку.
Но вот окончился, нескончаемо-длинный, срок ссылки, он свободен, но жизнь раз-