25 Но болѣе, чѣмъ это все, у нихъ,
Люблю пробѣлъ лирическаго зноя.
Люблю постичь, сквозь легкій нѣжный стихъ,
Безбрежное отчаянье покоя.
2.
Къ стариннымъ манускриптамъ, въ поздній часъ, 30 Почувствовавъ обычное призванье,
Я рылся между свитковъ, и какъ разъ
Чвангъ-Санга[1] прочиталъ повѣствованье.
Тамъ смутный кто-то, я не знаю кто,
Ронялъ слова печали и забвенья: 35 «Безчувственно Великое Ничто,
«Въ немъ я и ты—мелькаемъ на мгновенье.
«Проходитъ Ночь, и въ рощѣ дышетъ свѣтъ,
«Двѣ птички, тѣсно сжавшись, спали рядомъ,
«Но съ блескомъ Дня той дружбы больше нѣтъ, 40 «И каждая летитъ къ своимъ усладамъ.
«За тьмою—жизнь, за холодомъ—апрѣль,
«И снова темный холодъ ожиданья.
«Я разобью пѣвучую свирѣль,
«Иду на Западъ, умерли мечтанья. 45 «Безчувственно Великое Ничто,
«Земля и Небо—сводъ нѣмого храма.
«Я тихо сплю—я тотъ же и никто,
«Моя душа—воздушность ѳиміама.»
↑Чжуан-цзы — китайский философ, один из основоположников даосизма. (прим. к изданию 1980 года)
Тот же текст в современной орфографии
25 Но более, чем это всё, у них,
Люблю пробел лирического зноя.
Люблю постичь сквозь лёгкий нежный стих,
Безбрежное отчаянье покоя.
2.
К старинным манускриптам в поздний час 30 Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков, и как раз
Чванг-Санга[1] прочитал повествованье.
Там смутный кто-то, я не знаю кто,
Ронял слова печали и забвенья: 35 «Бесчувственно Великое Ничто,
В нём я и ты — мелькаем на мгновенье.
Проходит Ночь, и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском Дня той дружбы больше нет, 40 И каждая летит к своим усладам.
За тьмою — жизнь, за холодом — апрель,
И снова тёмный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель,
Иду на Запад, умерли мечтанья. 45 Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и Небо — свод немого храма.
Я тихо сплю — я тот же и никто,
Моя душа — воздушность фимиама.»
↑Чжуан-цзы — китайский философ, один из основоположников даосизма. (прим. к изданию 1980 года)
