цѣнныхъ плодовъ - манго — люди также обязаны хульману, который укралъ его изъ сада великана. Въ наказаніе за кражу его приговорили къ сожженію, — кто приговорилъ, этого преданіе не указываетъ - но хульманъ погасилъ огонь и обжегъ себѣ при этомъ лицо и руки, которыя такъ и остались черными. Таковы причины, заставившія браминовъ боготворить хульмана.
Уже много лѣтъ тому назадъ эту обезьяну наблюдали въ ея отечествѣ, но именно поэтому-то мы позднѣе всего познакомились съ нею. Многіе путешественники, даже натуралисты новѣйшаго времени, смѣшивали хульмана съ родственнымъ видомъ (Semnopithecus schistaceus), населяющимъ Гималаи, и вызвали тѣмъ большую путаницу. Къ тому же полагали, что такое обыкновенное животное, конечно, часто привозилось въ Европу, а потому и не заботились о томъ, чтобы набить чучело хульмана и переслать въ Европу. Кромѣ того, убить священное животное трудно или, вѣрнѣе, опасно, такъ какъ одни только мараты не почитаютъ хульмана, а почти всѣ остальные индiйцы ухаживаютъ за нимъ, охраняютъ и защищаютъ его, какъ только могутъ. Европеецъ, осмѣлившийся напасть на неприкосновенное животное, долженъ опасаться за свою жизпь, если онъ единственный бѣлый среди легко возбуждающейся толпы туземцевъ. Обезьяна эта считается священной. Одно индiйское царственное семейство считаетъ себя потомками этой обезьяны, и члены его носять титулъ: «хвостатый Рана», такъ какъ родоначальникъ фамилiи, говорятъ они, былъ снабженъ этимъ, для людей безполезнымъ, придаткомъ. Португальскiй вице-король Индiи, Константинъ де-Браганца, досталъ обезьяній зубъ изъ сокровищъ одного цейлонскаго князя и скоро потомъ къ нему явилось особое посольство отъ короля Пегу, предложившее ему 300,000 крузадъ (около 250,000 рублей золотомъ) за эту драгодѣнность. Такой большой суммы, конечно, никто никогда не предлагалъ за зубъ; тѣмъ болѣе кажется удивительнымъ то, что европейцы, не приняли этого предложенiя. Вице-король собралъ своихъ совѣтниковъ, и свѣтскiя лица старались, понятно, уговорить его принять эту значительную сумму; но одинъ патеръ оказался противъ этого, на томъ основаніи, что, какъ онъ увѣрялъ, такой торгъ долженъ былъ укрѣпить туземцевъ въ ихъ суевѣріи; ревнителю благочестiя удалось поставить на своемъ. Въ сущности, это было бы безразлично для васъ, если бы такимъ образомъ не быль уничтоженъ предметъ, который могъ бы имѣть важное значеніе для исторiи индійской миѳологiи, а также и для естественной исторіи. По этому единственному зубу можно было бы хорошо опредѣлить, какой обезьянѣ принадлежала эта драгоцѣнность.
И въ настоящее время почитаніе священнаго животнаго таково же, какъ было прежде. Индiйцы позволяють безстыднымъ животнымъ спокойно грабить сады и обворовывать дома, не предпринимая ничего противъ нихъ, и очень недовольны тѣми, кто рѣшается обидѣть обезьянъ. Тавернье разсказываетъ, что молодой голландецъ, недавно пріѣхавший изъ Европы, убилъ выстрѣломъ изъ окна одну изъ этихъ обезьянъ; благодаря этому, среди туземцевъ поднялось такое волненіе, что ихъ едва удалось успокоить. Они тотчасъ же отказались служить этому голландцу, такт какъ были твердо увѣрены, что чужестранецъ и они, вмѣстѣ съ нимъ, должны погибнуть. Дювосель передаетъ, что въ началѣ ему было невозможно убить одну изъ этихъ обезьянъ, такъ какъ туземцы всегда мѣшали ему въ этомъ. Каждый разъ, какъ они видѣли натуралиста съ ружьемъ, они прогоняли обезьянъ, а одинъ благочестивый браминъ цѣлый мѣсяцъ стоялъ на стражѣ въ саду европейца, чтобы тотчасъ же прогонять дорогихъ ему животныхъ, лишь только чужестранецъ дѣлалъ видь, что собирается охотиться за ними. Форбсъ увѣряетъ, что въ Дюбоѣ число обезьянъ равняется числу людей. Обезьяны живутъ на кры-
