не помышляя о бѣгствѣ. Туземцы думаютъ, что, въ случаѣ возвращенiя ихъ въ стадо, свободные товарищи убили бы ихъ.
Относительно душевныхъ способностей длиннорукихъ обезьянъ мнѣнія наблюдателей различны. Дювосель очень дурно отзывается о сіамангѣ. «Его медленность, непристойность и тупоуміе остаются неизмѣнными», говоритъ онъ; «правда, подъ властью человѣка онъ скоро становится настолько же кроткимъ, насколько прежде дикимъ, и настолько же довѣрчивымъ, насколько прежде быль пугливымъ, однако онъ всегда остается болѣе боязливымъ, чѣмъ другие виды; онъ никогда не привязывается къ человѣку такъ, какъ тѣ, и его покорность является скорѣе слѣдствіемъ невыразимаго равнодушія, чѣмъ пріобрѣтеннаго довѣрія. Онъ остается одинаковымъ какъ при хорошемъ, такъ и при дурномъ обращеніи; благодарность и ненависть, повидимому, чувства для него чуждыя. Его внѣшнiя чувства слабы. Если онъ разсматриваетъ что-нибудь, то безучастно; если ощупываетъ, то машинально. Это — существо, лишенное всякихъ способностей и если бы расположить животное царство по степени развитія ума, то ему пришлось бы занять одно изъ самыхъ послѣднихъ мѣстъ. По большей части онъ сидить скорчившись, обхвативъ себя своими длинными руками и спрятавъ голову между бедръ, и отдыхаетъ или спить. Лишь отъ времени до временя онъ выходить изъ этого состоянiя и прерываетъ свое продолжительное молчаніе непріятнымъ безсмысленнымъ крикомъ, не выражающимъ ни чувства, ни какой-либо потребности. Даже голодъ, кажется, не пробуждаетъ его изъ природной сонливости. Въ неволѣ онъ равнодушно береть пищу, безъ жадности подноситъ ее ко рту и даже безъ неудовольствiя позволяетъ отнять ее. Пьетъ онъ такимъ способомъ, который совершенно соотвѣтствуетъ остальнымъ его ухваткамъ: онъ погружаетъ въ воду пальцы и сосетъ висящiя на нихъ капли». Боккъ тоже называеть сіаманга лѣнивымъ и глупымъ въ неволѣ; онъ не обнаруживаетъ забавной живости, свойственной другимъ обезьянамъ и, повидимому, теряетъ при этомъ понятливость. Подобнымъ наблюденіямъ надъ отдѣльными животными не должно, однако, придавать слишкомъ общаго значенiя; притомъ же остальные наблюдатели, если и не говорять, прямо противуположнаго, то все же оьзываются о нашихъ обезьянахъ гораздо благосклоннѣе
Г. О. Форбсъ пріобрѣлъ молодого сіаманга, который свалился съ дерева вмѣстѣ съ застрѣленной матерью. «Очень скоро онъ приручился и сталъ очень пріятнымъ товарищемъ. Выраженіе его лица было очень умное и подчасъ почти человѣческое, но въ неволѣ онъ казался печальнымъ и удрученнымъ, однако, все это совершенно пропадало, когда онъ возбуждался. Изящно и вѣжливо бралъ онъ своими нѣжными, заостренными на концахъ пальцами то, что ему предлагали. Чтобы пить, онъ не прикладывалъ губы къ сосуду, а подносилъ воду ко рту, черпая горстью и неловко слизывая съ пальцевъ капли воды. Онъ былъ очень миль, когда нѣжно и ласково обвивалъ мнѣ шею своими длинными руками и прикладывалъ голову къ груди, издавая довольное ворчаніе. Каждый вечеръ онъ дѣлалъ со мною прогулку вокругъ деревенской площади, опираясь на мою руку, и, видимо, не менѣе меня наслаждаясь прогулкой. Онъ имѣлъ оригинальный и забавный видь, когда, рядомъ со мною, торопливо шагалъ, прямо держась на своихъ, немного кривыхъ, но- гахъ, точно боясь упасть впередъ; при этомъ онъ самымъ страннымъ образомъ размахивалъ надъ головой свободной рукой, чтобы удерживаться въ равновѣсіи».
Беннеттъ довезъ почти до самой Европы одного сiаманга, который прiобрѣлъ въ короткое время общее расположение своихъ спутниковъ. Онъ относился очень дружелюбно къ матросамъ и скоро сталь ручнымъ; онъ вовсе не быль медлителенъ, а, наоборотъ, обнаруживалъ большую подвижность и ловкость, охотво лазалъ по та-
