ной пищи, и къ-тому-же только-что перенесло длинное изнурительное морское путешествіе. Однако, несмотря на всѣ эти неблагопріятныя обстоятельства, гиббонъ далъ такія доказательства въ пользу своей способности къ движеніямъ, что всѣ зрители были внѣ себя отъ изумленія.
Для него было совершенно легко броситься съ одной вѣтви на другую, безъ всякихъ, хотя бы самыхъ незначительныхъ приготовленій къ этому, и онъ достигалъ намѣченной цѣли съ неизмѣнной вѣрностью. Онъ могъ долгое время непрерывно продолжать свои воздушные прыжки, не дѣлая для этого какого-либо новаго замѣтнаго разбѣга; толчекъ, необходимый для прыжка, онъ придавалъ себѣ во время мгновеннаго прикосновенія къ вѣтви, избранной для опоры. Такъ же вѣрны, какъ его движенія, были его глазъ и рука. Зрители забавлялись, бросая ему плоды во время его прыжковъ; онъ ловилъ ихъ въ моментъ самого прыжка, не считая нужнымъ прерывать для этого свой полетъ. Онъ всегда и въ совершенствѣ владѣлъ собою. Въ серединѣ самаго быстраго прыжка онъ могъ измѣнить направленіе движенія; во время стремительнаго движения по воздуху онъ схватывался за вѣтвь одною изъ своихъ переднихъ рукъ, однимъ толчкомъ поднималъ на ту же высоту свои заднія ноги, хваталъ ими вѣтвь и черезъ мгновеніе такъ спокойно сидѣлъ на ней, какъ будто бы никогда и не былъ въ движеніи.
Можно думать, что на свободь гиббонъ можетъ давать еще болѣе блестящіе образчики своей подвижности, и разсказы наблюдателей могутъ поэтому заслуживать полнаго довѣрія, хотя бы они и казались намъ преувеличенными. Нѣкоторые наблюдатели сравниваютъ движенія живущихъ на свободѣ длиннорукихъ обезьянъ съ полетомъ ласточекъ. Тѣмъ болѣе замѣчательно наблюденіе Г. О. Форбса надъ сіамангомъ. Онъ говоритъ: «Я считаю невѣрнымъ, что эти обезьяны прыгаютъ съ дерева на дерево на такія большiя разстоянiя, какъ обыкновенно говорятъ. Мнѣ случилось видѣть, что, при рубкѣ лѣса, по близости одного села, стадо сіаманговъ оказалось отрѣзаннымъ отъ ближайшихъ деревьевъ лишь разстояніемъ въ 30 футовъ; при каждомъ ударѣ топора они въ величайшемъ страхъ лазали по дереву вверхъ и внизъ и не отваживались перескочить черезъ этотъ промежутокъ; когда дерево падало, то они и тогда не рѣшались спастись, спрыгнувъ съ него, а были имъ раздавлены при паденіи». Изъ этого, однако, нельзя еще заключать, что они не могутъ перенестись черезъ пространство въ 10 метровъ шириною, особенно на искось внизъ; возможно, что они, перепуганные и сбитые съ толку своимъ необыкновеннымъ и опаснымъ положеніемъ, и не думали о том, чтобы спастись обычнымъ способомъ. Уаллесъ говоритъ, правда, тоже, что сiамангъ движется гораздо медленнѣе другихъ гиббоновъ и не любитъ громадныхъ прыжковъ», но все-же указываетъ, что и онъ «перебрасывается туда и сюда между далеко отстоящими другъ отъ друга деревьями».
Наблюденіе этихъ животныхъ на свободѣ представляетъ свои трудности, такъ какъ почти всѣ виды избѣгаютъ человѣка и лишь изрѣдка приближаются къ лѣснымъ полянамъ. «Они живутъ по большей части», говорить Дювосель о сіамангахъ, «многочисленными стадами подъ предводительствомъ вожака, котораго, по увѣренію малайцевъ, невозможно ранить. Если ихъ застать врасплохъ на землѣ, то можно поймать, такъ какъ или испугъ приводить ихъ въ остолбенѣніе, или они сами чувствують свою слабость и сознають невозможность бѣгства. Какъ бы ни было многочисленно стадо, оно всегда покидаетъ раненаго товарища, хотя бы дѣло шло о совершенно молодомъ. Мать, однако, схватываетъ дѣтеныша, пытается бѣжать, падаетъ иногда вмѣстѣ съ нимъ внизъ, испускаетъ затѣмъ громкій горестный крикъ и, съ раздутымъ гортаннымъ мѣшкомъ и разставленными ру-
