учить насъ. Ты знаешь, я никогда не считала, что рабство справедливо, никогда не хотѣла владѣть рабами.
— Ну, въ этомъ отношеніи ты расходишься со многими умными и благочестивыми людьми — сказалъ мистеръ Шельби. — Помнишь, какую проповѣдь сказалъ мистеръ Б. въ прошлое воскресенье?
— Я не хочу слушать такихъ проповѣдей! Я не хочу чтобы мистеръ Б. еще разъ говорилъ въ нашей церкви. Священники не могутъ уничтожить зла, не могутъ устранить неправду, какъ и мы не можемъ, — но защищать ихъ! — Это прямо безсмысленно. Да ты, кажется, и самъ былъ не очень доволенъ этою проповѣдью?
— Да, сказалъ мистеръ Шельби, надо признаться, что наши священники иногда заходятъ дальше насъ, бѣдныхъ грѣшниковъ. Мы свѣтскіе люди, часто принуждены на многое закрывать глаза и привыкаемъ къ разнымъ несправедливостямъ. Но намъ совсѣмъ не нравится, когда женщины или священники судятъ о вещахъ такъ грубо и прямолинейно, когда они отстаютъ отъ насъ въ скромности или нравственности, что правда, то правда. Ну а теперь, моя дорогая, надѣюсь ты поняла необходимость этой сдѣлки и убѣдилась, что изъ двухъ золъ я выбралъ меньшее?
— Да, да! — торопливо отвѣтила миссисъ Шельби и разсѣянно вертѣла въ рукахъ свои золотые часы. — У меня нѣтъ никакихъ драгоцѣнныхъ вещей, — прибавила она задумчиво — но не пригодятся ли на что нибудь эти часы? Они очень дорого стоили, когда я ихъ купила. Если бы я могла спасти хоть Элизинаго ребенка, я бы готова пожертвовать всѣмъ, что имѣю.
— Мнѣ грустно, очень грустно, Эмили, что это такъ огорчаетъ тебя, — сказалъ мистеръ Шельби, — но теперь ничего нельзя подѣлать. Дѣло покончено; купчія подписаны и отданы Гэлею; и ты должна радоваться, что не вышло хуже. Этотъ человѣкъ имѣлъ возможность раззорить насъ, а теперь мы отъ него избавились. Если бы ты его знала, какъ я знаю, ты поняла бы, что мы спаслись отъ больной бѣды.
— Онъ, значитъ, очень жестокій?
— Жестокій, нѣтъ, нельзя сказать, скорѣе твердый. Это человѣкъ, который живетъ только ради торговли и наживы; холодный, непреклонный ни передъ чѣмъ не останавливающiйся, какъ смерть. Онъ продалъ бы за хорошія деньги родную мать, при этомъ вовсе не желая ей зла.
— И этому негодяю принадлежитъ теперь нашъ добрый, вѣрный Томъ и ребенокъ Элизы?
учить нас. Ты знаешь, я никогда не считала, что рабство справедливо, никогда не хотела владеть рабами.
— Ну, в этом отношении ты расходишься со многими умными и благочестивыми людьми — сказал мистер Шельби. — Помнишь, какую проповедь сказал мистер Б. в прошлое воскресенье?
— Я не хочу слушать таких проповедей! Я не хочу чтобы мистер Б. еще раз говорил в нашей церкви. Священники не могут уничтожить зла, не могут устранить неправду, как и мы не можем, — но защищать их! — Это прямо бессмысленно. Да ты, кажется, и сам был не очень доволен этою проповедью?
— Да, сказал мистер Шельби, надо признаться, что наши священники иногда заходят дальше нас, бедных грешников. Мы светские люди, часто принуждены на многое закрывать глаза и привыкаем к разным несправедливостям. Но нам совсем не нравится, когда женщины или священники судят о вещах так грубо и прямолинейно, когда они отстают от нас в скромности или нравственности, что правда, то правда. Ну а теперь, моя дорогая, надеюсь ты поняла необходимость этой сделки и убедилась, что из двух зол я выбрал меньшее?
— Да, да! — торопливо ответила миссис Шельби и рассеянно вертела в руках свои золотые часы. — У меня нет никаких драгоценных вещей, — прибавила она задумчиво — но не пригодятся ли на что-нибудь эти часы? Они очень дорого стоили, когда я их купила. Если бы я могла спасти хоть Элизиного ребенка, я бы готова пожертвовать всем, что имею.
— Мне грустно, очень грустно, Эмили, что это так огорчает тебя, — сказал мистер Шельби, — но теперь ничего нельзя поделать. Дело покончено; купчия подписаны и отданы Гэлею; и ты должна радоваться, что не вышло хуже. Этот человек имел возможность раззорить нас, а теперь мы от него избавились. Если бы ты его знала, как я знаю, ты поняла бы, что мы спаслись от больной беды.
— Он, значит, очень жестокий?
— Жестокий, нет, нельзя сказать, скорее твердый. Это человек, который живет только ради торговли и наживы; холодный, непреклонный ни перед чем не останавливающийся, как смерть. Он продал бы за хорошие деньги родную мать, при этом вовсе не желая ей зла.
— И этому негодяю принадлежит теперь наш добрый, верный Том и ребенок Элизы?
