И старуха сѣла, заливаясь слезами, и совсѣмъ обезсилѣвъ, между тѣмъ какъ все собраніе затянуло:
|
О Ханаанъ, свѣтлый Ханаанъ, |
По общей просьбѣ масса Джоржъ прочелъ послѣднія главы Апокалипсиса, при чемъ его часто прерывали восклицанія въ такомъ родѣ: „Экія страсти!“ — Слушайте-ка, слушайте! — Подумать только! — И неужели же все это такъ сбудется!
Джоржъ былъ мальчикъ развитой и воспитанный матерью въ религіозномъ духѣ. Замѣчая, что всѣ внимательно слушаютъ его, онъ по временамъ вставлялъ отъ себя нѣкоторыя разъясненія, съ важнымъ и серьезнымъ видомъ, который возбуждалъ удивленіе молодыхъ и приводилъ въ умиленіе стариковъ; присутствовавшіе единогласно рѣшили, что ни одинъ священникъ не могъ бы объяснить лучше его, и что это „просто поразительно“.
Во всемъ, что касалось религіи, дядя Томъ былъ для всѣхъ сосѣдей чѣмъ-то въ родѣ патріарха. Въ немъ отъ природы преобладала нравственная сторона, кромѣ того онъ былъ развитѣе и умнѣе своихъ товарищей, и они относились къ нему съ почтеніемъ, смотрѣли на него отчасти какъ на священника. Его поученія, просто, искренне сказанныя отъ всего сердца, могли бы произвести впечатлѣніе и на болѣе образованныхъ людей. Но особенно хороши были его молитвы. Съ трогательною простотою, съ дѣтскою вѣрою произносилъ онъ свои обращенія къ Богу, вставляя въ нихъ слова изъ Св. Писанія, которыя такъ глубоко запали въ его душу, что какъ бы сдѣлались частью и его самого и безсознательно слетали у него съ языка. Одинъ благочестивый отарой негръ говорилъ про него: „Его молитва идетъ прямо вверхъ“. Молитва Тома возбуждала такое религіозное настроеніе въ слушателяхъ, что часто ее почти заглушали отвѣтные возгласы, раздававшіеся со всѣхъ сторонъ.
Пока все ото происходило въ хижинѣ раба, совсѣмъ другого рода сцена разыгрывалась въ комнатѣ господина.
Hегроторговецъ и мистеръ Шельби по-прежнему сидѣли въ столовой за столомъ, на которомъ были разложены бумаги и разныя письменныя принадлежности.
Мистеръ Шельби пересчиталъ связку денежныхъ документовъ и затѣмъ передалъ ее торговцу, который тоже пересчиталъ ее.
И старуха села, заливаясь слезами, и совсем обессилев, между тем как всё собрание затянуло:
|
О Ханаан, светлый Ханаан, |
По общей просьбе масса Джорж прочел последние главы Апокалипсиса, при чём его часто прерывали восклицания в таком роде: „Экия страсти!“ — Слушайте-ка, слушайте! — Подумать только! — И неужели же всё это так сбудется!
Джорж был мальчик развитой и воспитанный матерью в религиозном духе. Замечая, что все внимательно слушают его, он по временам вставлял от себя некоторые разъяснения, с важным и серьезным видом, который возбуждал удивление молодых и приводил в умиление стариков; присутствовавшие единогласно решили, что ни один священник не мог бы объяснить лучше его, и что это „просто поразительно“.
Во всём, что касалось религии, дядя Том был для всех соседей чем-то в роде патриарха. В нём от природы преобладала нравственная сторона, кроме того он был развитее и умнее своих товарищей, и они относились к нему с почтением, смотрели на него отчасти как на священника. Его поучения, просто искренне сказанные от всего сердца, могли бы произвести впечатление и на более образованных людей. Но особенно хороши были его молитвы. С трогательною простотою, с детскою верою произносил он свои обращения к Богу, вставляя в них слова из Св. Писания, которые так глубоко запали в его душу, что как бы сделались частью и его самого и бессознательно слетали у него с языка. Один благочестивый отарой негр говорил про него: „Его молитва идет прямо вверх“. Молитва Тома возбуждала такое религиозное настроение в слушателях, что часто ее почти заглушали ответные возгласы, раздававшиеся со всех сторон.
Пока всё ото происходило в хижине раба, совсем другого рода сцена разыгрывалась в комнате господина.
Hегроторговец и мистер Шельби по-прежнему сидели в столовой за столом, на котором были разложены бумаги и разные письменные принадлежности.
Мистер Шельби пересчитал связку денежных документов и затем передал ее торговцу, который тоже пересчитал ее.
