— Уходишь, Джоржъ? куда ты уходишь?
— Въ Канаду, сказалъ онъ стараясь сохранить бодрость; когда я тамъ устроюсь, я постараюсь купить тебя — это единственная надежда, остающаяся намъ. У тебя добрый господинъ, онъ не откажется продать тебя. Я постараюсь, Богъ дастъ, купить и тебя, и нашего мальчика.
— 0, какъ это ужасно! Тебя поймаютъ!
— Нѣтъ, не поймаютъ, Элиза, я скорѣй умру, чѣмъ дамся имъ въ руки. Я или буду своденъ, или умру.
— Неужели ты самъ себя убьешь?
— Нѣтъ, этого мнѣ не придется дѣлать, они сами убьютъ меня; но во всякомъ случаѣ живымъ они меня не продадутъ на югъ.
— О Джоржъ, умоляю тебя, будь остороженъ. Не дѣлай ничего дурного; не накладывай на себя рукъ и не убивай никого другого. У тебя слишкомъ много искушеній, слишкомъ много, но ты удержись! Тебѣ, конечно, надо уйти, но уходи осторожно, осмотрительно; молись Богу, чтобы онъ помогъ тебѣ.
— Хорошо, Элиза, теперь послушай, какой у меня планъ. Хозяинъ выдумалъ послать меня съ запиской къ мистеру Симмесу, который живетъ за милю отсюда. Идти туда надо было мимо васъ, и онъ, конечно, былъ увѣренъ, что я уйду сюда и все разскажу. Онъ радъ случаю сдѣлать непріятность „Шельбинскому отродью“, какъ онъ ихъ называетъ. Я вернусь домой покорнымъ, понимаешь, какъ будто все между нами кончено. Я уже сдѣлалъ нѣкоторыя приготовленія и нашелъ людей, которые помогутъ мнѣ; черезъ какую-нибудь недѣлю я исчезну. Молись за меня, Элиза. Можетъ быть, Господь Богъ услышитъ тебя.
— Ахъ, Джоржъ, ты и самъ молись! Надѣйся на Бога, и тогда ты не сдѣлаешь ничего дурного!
— Ну, хорошо, теперь прощай! — сказалъ Джоржъ, сжимая руки Элизы и смотря ей прямо въ глаза. Они стояли молча, потомъ обмѣнялись нѣсколькими прощальными словами, потомъ раздались рыданья — такъ прощаются тѣ, чья надежда на свиданье не крѣпче паутины, — и мужъ съ женой разстались.
— Уходишь, Джорж? куда ты уходишь?
— В Канаду, сказал он стараясь сохранить бодрость; когда я там устроюсь, я постараюсь купить тебя — это единственная надежда, остающаяся нам. У тебя добрый господин, он не откажется продать тебя. Я постараюсь, Бог даст, купить и тебя, и нашего мальчика.
— 0, как это ужасно! Тебя поймают!
— Нет, не поймают, Элиза, я скорей умру, чем дамся им в руки. Я или буду своден, или умру.
— Неужели ты сам себя убьешь?
— Нет, этого мне не придется делать, они сами убьют меня; но во всяком случае живым они меня не продадут на юг.
— О Джорж, умоляю тебя, будь осторожен. Не делай ничего дурного; не накладывай на себя рук и не убивай никого другого. У тебя слишком много искушений, слишком много, но ты удержись! Тебе, конечно, надо уйти, но уходи осторожно, осмотрительно; молись Богу, чтобы он помог тебе.
— Хорошо, Элиза, теперь послушай, какой у меня план. Хозяин выдумал послать меня с запиской к мистеру Симмесу, который живет за милю отсюда. Идти туда надо было мимо вас, и он, конечно, был уверен, что я уйду сюда и всё расскажу. Он рад случаю сделать неприятность „Шельбинскому отродью“, как он их называет. Я вернусь домой покорным, понимаешь, как будто всё между нами кончено. Я уже сделал некоторые приготовления и нашел людей, которые помогут мне; через какую-нибудь неделю я исчезну. Молись за меня, Элиза. Может быть, Господь Бог услышит тебя.
— Ах, Джорж, ты и сам молись! Надейся на Бога, и тогда ты не сделаешь ничего дурного!
— Ну, хорошо, теперь прощай! — сказал Джорж, сжимая руки Элизы и смотря ей прямо в глаза. Они стояли молча, потом обменялись несколькими прощальными словами, потом раздались рыданья — так прощаются те, чья надежда на свиданье не крепче паутины, — и муж с женой расстались.
