шительность, и духъ зла вернулся съ удвоенною силою. Легри съ пѣной у рта набросился на свою жертву и повалилъ ее на землю.
Сцены кровопролитія и жестокости оскорбляютъ нашъ слухъ и сердце. У человѣка не хватаетъ духу выслушать то, что у другого хватило духу сдѣлать. Намъ нельзя разсказывать даже одинъ на одинъ, что терпятъ паши братья люди и христіане, — это слишкомъ разстраиваетъ нервы. А между тѣмъ, о, родина! всѣ эти ужасы дѣлаются подъ сѣнью твоихъ законовъ! О, христіане, ваша церковь видитъ это и но большей части безмолвствуетъ! Но на землѣ жилъ Тотъ, чьи страданія превратили орудіе пытки, униженія и позора въ символъ славы, чести и безсмертія; тамъ, гдѣ Онъ присутствуетъ ни позорное наказаніе, ни кровь, ни оскорбленія не могутъ омрачить славы послѣдней борьбы христіанина.
Былъ ли одинокъ въ эту долгую ночь Томъ, который лежа въ старомъ сараѣ, такъ мужественно и кротко переносилъ всѣ побои и пытки?
Нѣтъ, около него стоялъ Нѣкто, видимый ему одному, — „подобный Сыну Божію“.
Тутъ же стоялъ и искуситель, ослѣпленный гнѣвомъ и неограниченною властью и ежеминутно предлагалъ ему положить конецъ всѣмъ мученіямъ, выдавъ невинныхъ. Но мужественное, вѣрное сердце оставалось непреклоннымъ Подобно своему Господу, онъ зналъ, что, спасая другихъ, онъ не можетъ спасти себя; самыя страшныя пытки не могли вырвать у него ни одного слова кромѣ молитвъ и исповѣданія вѣры.
— Онъ умираетъ, масса, — сказалъ Самбо, невольно тронутый терпѣніемъ своей жертвы.
— Бей его, пока онъ совсѣмъ издохнетъ! бей его! бей! — кричалъ Легри. — Я всю кровь изъ него выпущу, если онъ не сознается!
Томъ открылъ глаза и посмотрѣлъ на своего господина.
— Бѣдное, жалкое созданіе! — проговорилъ онъ, — больше ты ничего не можешь сдѣлать! Я прощаю тебя отъ всей души! — и онъ лишился чувствъ.
— Ну, теперь, кажется, и вправду издохъ, — сказалъ Легри подходя ближе и разглядывая его. — Да, издохъ! Наконецъ-то я заткнулъ ему глотку, и то хорошо!
Да, Легри; по кто заглушитъ голосъ въ твоей душѣ, въ
шительность, и дух зла вернулся с удвоенною силою. Легри с пеной у рта набросился на свою жертву и повалил ее на землю.
Сцены кровопролития и жестокости оскорбляют наш слух и сердце. У человека не хватает духу выслушать то, что у другого хватило духу сделать. Нам нельзя рассказывать даже один на один, что терпят паши братья люди и христиане, — это слишком расстраивает нервы. А между тем, о, родина! все эти ужасы делаются под сенью твоих законов! О, христиане, ваша церковь видит это и но большей части безмолвствует! Но на земле жил Тот, чьи страдания превратили орудие пытки, унижения и позора в символ славы, чести и бессмертия; там, где Он присутствует ни позорное наказание, ни кровь, ни оскорбления не могут омрачить славы последней борьбы христианина.
Был ли одинок в эту долгую ночь Том, который лежа в старом сарае, так мужественно и кротко переносил все побои и пытки?
Нет, около него стоял Некто, видимый ему одному, — „подобный Сыну Божию“.
Тут же стоял и искуситель, ослепленный гневом и неограниченною властью и ежеминутно предлагал ему положить конец всем мучениям, выдав невинных. Но мужественное, верное сердце оставалось непреклонным Подобно своему Господу, он знал, что, спасая других, он не может спасти себя; самые страшные пытки не могли вырвать у него ни одного слова кроме молитв и исповедания веры.
— Он умирает, масса, — сказал Самбо, невольно тронутый терпением своей жертвы.
— Бей его, пока он совсем издохнет! бей его! бей! — кричал Легри. — Я всю кровь из него выпущу, если он не сознается!
Том открыл глаза и посмотрел на своего господина.
— Бедное, жалкое создание! — проговорил он, — больше ты ничего не можешь сделать! Я прощаю тебя от всей души! — и он лишился чувств.
— Ну, теперь, кажется, и вправду издох, — сказал Легри подходя ближе и разглядывая его. — Да, издох! Наконец-то я заткнул ему глотку, и то хорошо!
Да, Легри; по кто заглушит голос в твоей душе, в
