Можетъ быть, Богъ поможетъ мнѣ, можетъ быть, нѣтъ, но я буду держаться Его и вѣрить въ Него до конца.
— Ну, и дуракъ! — вскричалъ Легри, плюнувъ на него и толкнувъ его ногой. — Все равно я тебя дойму и смирю, увидишь! — и онъ ушелъ прочь.
Когда тяжелое бремя угнетаетъ душу до послѣднихъ предѣловъ терпѣнія, настаетъ моментъ отчаяннаго напряженія всѣхъ физическихъ и нравственныхъ силъ, пытающихся сбросить эту тяжесть; вслѣдствіе этого самая тяжелая скорбь часто предшествуетъ возврату бодрости и надежды. Такъ было и съ Томомъ. Безбожныя слова его жестокаго господина переполнили чашу его терпѣнія; и хотя онъ еще цѣплялся за вѣчную твердыню вѣры, но это было послѣднее, отчаянное усиліе. Томъ сидѣлъ передъ огнемъ, какъ окаменѣлый. Вдругъ все окружающее его какъ бы изчезло и передъ нимъ возстало видѣніе: Спаситель въ терновомъ вѣнцѣ, избитый, истекающій кровью. Въ благоговѣйномъ ужасѣ смотрѣлъ Томъ на величавое терпѣніе изображавшееся на Его лицѣ. Глубокіе страдальческіе глаза проникли своимъ взоромъ до глубины его сердца; душа его пробудилась, трепеща отъ волненія, онъ протянулъ руки и упалъ на колѣни; и вотъ мало по малу видѣніе измѣнилось; острыя тернія превратились въ лучи; въ непостижимомъ блескѣ тотъ же ликъ, полный состраданія, склонился къ нему, и онъ услышалъ голосъ, говорившій: „Претерпѣвшій до конца, возсядетъ со Мной на престолѣ Моемъ, какъ я претерпѣлъ до конца и возсѣлъ съ Отцемъ моимъ на престолѣ Его“.
Долго ли пролежалъ Томъ, онъ и самъ не зналъ. Когда онъ пришелъ въ себя, огонь потухъ, платье его было мокро отъ холодной росы; но страшный душевный кризисъ миновалъ, среди охватившей его радости онъ не чувствовалъ ни голода, ни холода, ни униженія, ни отчаянія. Въ этотъ часъ онъ въ глубинѣ души отрекся отъ всякой надежды на земныя радости и безповоротно принесъ собственную волю въ жертву Господу. Томъ поднялъ глаза къ тихимъ, безсмертнымъ звѣздамъ. Этимъ воплощеніямъ ангельскихъ духовъ, которые глядятъ съ небесъ на человѣка; и ночное безмолвіе огласилось торжественнымъ гимномъ, который онъ часто пѣвалъ въ болѣе счастливые дни, но никогда съ такимъ чувствомъ, какъ теперь.
„Земля растаетъ, какъ снѣгъ, померкнетъ солнце, Богъ призвавшій меня къ этой жизни, на вѣки вѣчные пребудетъ моимъ Богомъ. И когда эта земная жизнь прекратится, и плоть и чувства мои умрутъ, меня ждетъ въ небесахъ жизнь мирная и ра-
Может быть, Бог поможет мне, может быть, нет, но я буду держаться Его и верить в Него до конца.
— Ну, и дурак! — вскричал Легри, плюнув на него и толкнув его ногой. — Всё равно я тебя дойму и смирю, увидишь! — и он ушел прочь.
Когда тяжелое бремя угнетает душу до последних пределов терпения, настает момент отчаянного напряжения всех физических и нравственных сил, пытающихся сбросить эту тяжесть; вследствие этого самая тяжелая скорбь часто предшествует возврату бодрости и надежды. Так было и с Томом. Безбожные слова его жестокого господина переполнили чашу его терпения; и хотя он еще цеплялся за вечную твердыню веры, но это было последнее, отчаянное усилие. Том сидел перед огнем, как окаменелый. Вдруг всё окружающее его как бы исчезло и перед ним восстало видение: Спаситель в терновом венце, избитый, истекающий кровью. В благоговейном ужасе смотрел Том на величавое терпение изображавшееся на Его лице. Глубокие страдальческие глаза проникли своим взором до глубины его сердца; душа его пробудилась, трепеща от волнения, он протянул руки и упал на колени; и вот мало-помалу видение изменилось; острые терние превратились в лучи; в непостижимом блеске тот же лик, полный сострадания, склонился к нему, и он услышал голос, говоривший: „Претерпевший до конца, воссядет со Мной на престоле Моем, как я претерпел до конца и воссел с Отцом моим на престоле Его“.
Долго ли пролежал Том, он и сам не знал. Когда он пришел в себя, огонь потух, платье его было мокро от холодной росы; но страшный душевный кризис миновал, среди охватившей его радости он не чувствовал ни голода, ни холода, ни унижения, ни отчаяния. В этот час он в глубине души отрекся от всякой надежды на земные радости и бесповоротно принес собственную волю в жертву Господу. Том поднял глаза к тихим, бессмертным звездам. Этим воплощениям ангельских духов, которые глядят с небес на человека; и ночное безмолвие огласилось торжественным гимном, который он часто певал в более счастливые дни, но никогда с таким чувством, как теперь.
„Земля растает, как снег, померкнет солнце, Бог призвавший меня к этой жизни, на веки вечные пребудет моим Богом. И когда эта земная жизнь прекратится, и плоть и чувства мои умрут, меня ждет в небесах жизнь мирная и ра-
