Страница:Бичер-Стоу - Хижина дяди Тома, 1908.djvu/472

Эта страница была вычитана


— 442 —

О, будетъ горе, горе, горе,
О будетъ гореу престола судіи — Христа!

Легри остановился. Ему было бы стыдно признаться, но крупныя капли пота выступили у него на лбу, сердце его сильно билось отъ страха; ему даже показалось, будто что-то бѣлое и блестящее мелькаетъ въ комнатѣ сзади него, и онъ дрожалъ при мысли, что вдругъ ему явится призракъ его покойной матери.

— Я знаю одно, — сказалъ онъ, возвращаясь невѣрными шагами въ гостиную и садясь на стулъ. — Я оставлю этого негра въ покоѣ! Зачѣмъ мнѣ понадобилось брать въ руки его проклятую бумажку! Теперь я навѣрно околдованъ. У меня съ самой той минуты начались дрожь и потъ! Откуда досталъ онъ эти волоса? Не можетъ быть, чтобы это были тѣ самые! Я сжегъ тѣ, я это отлично помню. Вотъ была бы штука, если бы волоса могли воскресать.

Да, Легри! Этотъ золотистый локонъ былъ околдованъ; каждый волосокъ его заключалъ въ себѣ чары, нагонявшія на тебя ужасъ и угрызенія совѣсти, чары, ниспосланныя тебѣ высшею властью, чтобы удержать твои жестокія руки отъ истязанія беззащитныхъ!

— Эй вы! — закричалъ Легри, топнувъ ногой и свистнувъ собакамъ, — проснитесь кто-нибудь! Идите посидѣть со мной! — Но собаки посмотрѣли на него полусонно и опять заснули.

— Надо позвать Самбо и Квимбо, пусть они попоютъ да пропляшутъ какой-нибудь свой адскій танецъ, это разгонитъ всѣ мои страшныя мысли, — сказалъ Легри. Онъ надѣлъ шляпу, вышелъ на веранду и протрубилъ въ рогъ, какъ обыкновенно дѣлалъ, чтобы позвать своихъ надсмотрщиковъ.

Когда Легри былъ въ хорошемъ расположеніи духа, омъ часто звалъ ихъ къ себѣ въ гостиную, поилъ водкой и забавлялся тѣмъ, что заставлялъ ихъ пѣть, плясать или драться другъ съ другомъ, какъ ему вздумается.

Во второмъ часу ночи Касси, вернувшись отъ Тома, услышала въ гостиной крики, гиканье, топотъ, и пѣнье въ перемежку съ лаемъ собакъ; очевидно тамъ шла дикая оргія. Она взошла на веранду, и заглянула въ комнату. Легри и оба надсмотрщика были совершенно пьяны они пѣли, орали, бросали стулья и строили другъ другу отвратительныя гримасы.

Она положила свою небольшую исхудалую руку на подоконникъ и пристально поглядѣла на нихъ. Въ ея черныхъ глазахъ былъ цѣлый міръ тоски, презрѣнія и горькаго негодованія.


Тот же текст в современной орфографии

О, будет горе, горе, горе,
О будет гореу престола судии — Христа!

Легри остановился. Ему было бы стыдно признаться, но крупные капли пота выступили у него на лбу, сердце его сильно билось от страха; ему даже показалось, будто что-то белое и блестящее мелькает в комнате сзади него, и он дрожал при мысли, что вдруг ему явится призрак его покойной матери.

— Я знаю одно, — сказал он, возвращаясь неверными шагами в гостиную и садясь на стул. — Я оставлю этого негра в покое! Зачем мне понадобилось брать в руки его проклятую бумажку! Теперь я наверно околдован. У меня с самой той минуты начались дрожь и пот! Откуда достал он эти волоса? Не может быть, чтобы это были те самые! Я сжег те, я это отлично помню. Вот была бы штука, если бы волоса могли воскресать.

Да, Легри! Этот золотистый локон был околдован; каждый волосок его заключал в себе чары, нагонявшие на тебя ужас и угрызения совести, чары, ниспосланные тебе высшею властью, чтобы удержать твои жестокие руки от истязания беззащитных!

— Эй вы! — закричал Легри, топнув ногой и свистнув собакам, — проснитесь кто-нибудь! Идите посидеть со мной! — Но собаки посмотрели на него полусонно и опять заснули.

— Надо позвать Самбо и Квимбо, пусть они попоют да пропляшут какой-нибудь свой адский танец, это разгонит все мои страшные мысли, — сказал Легри. Он надел шляпу, вышел на веранду и протрубил в рог, как обыкновенно делал, чтобы позвать своих надсмотрщиков.

Когда Легри был в хорошем расположении духа, ом часто звал их к себе в гостиную, поил водкой и забавлялся тем, что заставлял их петь, плясать или драться друг с другом, как ему вздумается.

Во втором часу ночи Касси, вернувшись от Тома, услышала в гостиной крики, гиканье, топот, и пенье вперемежку с лаем собак; очевидно там шла дикая оргия. Она взошла на веранду, и заглянула в комнату. Легри и оба надсмотрщика были совершенно пьяны они пели, орали, бросали стулья и строили друг другу отвратительные гримасы.

Она положила свою небольшую исхудалую руку на подоконник и пристально поглядела на них. В её черных глазах был целый мир тоски, презрения и горького негодования.