— А теперь, — сказалъ Легри, — приди-ка сюда, Томъ! Видишь ли я говорилъ тебѣ, что купилъ тебя не для черной работы Я хочу повысить тебя, сдѣлать тебя надсмотрщикомъ. Принимайся за свою должность сегодня же. Возьми эту бабу и высѣки ее. Ты видалъ, какъ это дѣлается, сумѣешь?
— Простите меня, масса, — сказалъ Томъ, — но я надѣюсь, что вы меня не будете заставлять дѣлать это. Я къ этому не привыкъ, я никогда этого не дѣлалъ, и никакъ не могу.
— Тебѣ многому придется у меня выучиться, чего ты никогда не дѣлалъ! — закричалъ Легри, взялъ плеть, хлестнулъ ею изо всей силы Тома по лицу и продолжалъ хлестать по чемъ попало.
— Вотъ тебѣ! — проговорилъ онъ, уставши битъ; — ну-ка скажи теперь, что не можешь сѣчь!
— Не могу, масса, — отвѣчалъ Томъ, вытирая рукою кровь, которая текла по лицу его. — Я готовъ работать день и ночь, работать до послѣдняго издыханія; но этого я не могу дѣлать, потому что это нехорошо, и я, масса, никогда не буду этого дѣлать, никогда!
У Тома былъ удивительно мягкій, кроткій голосъ и почтительныя манеры, вслѣдствіе чего Легри заключилъ, что онъ трусъ, и что съ нимъ легко будетъ справиться. При послѣднихъ словахъ, произнесенныхъ имъ, трепетъ изумленія пробѣжалъ по присутствовавшимъ; бѣдная мулатка сложила руки и проговорила: О, Господи! Всѣ невольно переглянулись и затаили дыханіе, какъ бы готовясь къ бурѣ, которая должна была разразиться
Легри былъ удивленъ и смущенъ, но не надолго.
— Что! Ахъ ты проклятая, черная скотина! — закричалъ онъ, — ты смѣешь говорить мнѣ, что я тебѣ приказываю нехорошее! Да какъ ты смѣешь, мерзкая скотина, разсуждать, что хорошо, что нехорошо! Я тебя отучу отъ этихъ разсужденій! Что ты себѣ думаешь, кто ты такой? Ты воображаешь, что ты джентльменъ, смѣешь указывать своему господину, что хорошо, что нѣтъ? Такъ какъ же по вашему, мистеръ Томъ, будетъ дурно высѣчь эту бабу?
— Я думаю, масса, — отвѣчалъ Томъ. — Несчастная женщина больна и слаба, сѣчь ее будетъ прямо жестоко, и я этого никогда не сдѣлаю. Масса, если вы хотите убить меня, убейте! Но я никогда не подниму руки ни противъ кого изъ здѣшнихъ; никогда, я скорѣй самъ умру!
Томъ говорилъ мягкимъ голосомъ, но такъ рѣшительно, что нельзя было не вѣрить ему. Легри дрожалъ отъ гнѣва, его зеле-
— А теперь, — сказал Легри, — приди-ка сюда, Том! Видишь ли я говорил тебе, что купил тебя не для черной работы Я хочу повысить тебя, сделать тебя надсмотрщиком. Принимайся за свою должность сегодня же. Возьми эту бабу и высеки ее. Ты видал, как это делается, сумеешь?
— Простите меня, масса, — сказал Том, — но я надеюсь, что вы меня не будете заставлять делать это. Я к этому не привык, я никогда этого не делал, и никак не могу.
— Тебе многому придется у меня выучиться, чего ты никогда не делал! — закричал Легри, взял плеть, хлестнул ею изо всей силы Тома по лицу и продолжал хлестать по чём попало.
— Вот тебе! — проговорил он, уставши бит; — ну-ка скажи теперь, что не можешь сечь!
— Не могу, масса, — отвечал Том, вытирая рукою кровь, которая текла по лицу его. — Я готов работать день и ночь, работать до последнего издыхания; но этого я не могу делать, потому что это нехорошо, и я, масса, никогда не буду этого делать, никогда!
У Тома был удивительно мягкий, кроткий голос и почтительные манеры, вследствие чего Легри заключил, что он трус, и что с ним легко будет справиться. При последних словах, произнесенных им, трепет изумления пробежал по присутствовавшим; бедная мулатка сложила руки и проговорила: О, Господи! Все невольно переглянулись и затаили дыхание, как бы готовясь к буре, которая должна была разразиться
Легри был удивлен и смущен, но не надолго.
— Что! Ах ты проклятая, черная скотина! — закричал он, — ты смеешь говорить мне, что я тебе приказываю нехорошее! Да как ты смеешь, мерзкая скотина, рассуждать, что хорошо, что нехорошо! Я тебя отучу от этих рассуждений! Что ты себе думаешь, кто ты такой? Ты воображаешь, что ты джентльмен, смеешь указывать своему господину, что хорошо, что нет? Так как же по вашему, мистер Том, будет дурно высечь эту бабу?
— Я думаю, масса, — отвечал Том. — Несчастная женщина больна и слаба, сечь ее будет прямо жестоко, и я этого никогда не сделаю. Масса, если вы хотите убить меня, убейте! Но я никогда не подниму руки ни против кого из здешних; никогда, я скорей сам умру!
Том говорил мягким голосом, но так решительно, что нельзя было не верить ему. Легри дрожал от гнева, его зеле-
