человѣкомъ; но дайте ему свободу, онъ излѣнится, ничего не будетъ работать, запьетъ и превратится въ послѣдняго негодяя. Я сотни разъ видала такіе примѣры. Свобода не приноситъ имъ добра.
— Но вѣдь Томъ такой падежный человѣкъ, трудолюбивый, благочестивый.
— Ахъ, пожалуста, не говорите мнѣ этого. Я видала сотни такихъ, какъ онъ. Онъ хорошъ, пока за нимъ смотрятъ, вотъ и все.
— Но подумайте — продолжала миссъ Офелія, — если его будутъ продавать съ аукціона, онъ можетъ попасть къ дурному господину.
— Ахъ, какіе пустяки! — вскричала Марія. — Изъ сотни разъ можетъ случиться одинъ, чтобы хорошій невольникъ попалъ къ дурному господину. Большинство господъ хорошіе люди, чтобы тамъ ни говорили о нихъ. Я жила и выросла здѣсь на Югѣ, и я никогда не видала ни одного хозяина, который не обращался бы хорошо со своими невольниками, конечно, когда они этого стоили. Насчетъ этого я нисколько не безпокоюсь.
— Хорошо, — заговорила миссъ Офелія горячо, — но я знаю, что однимъ изъ послѣднихъ желаніи вашего мужа было освободить Тома; онъ обѣщалъ это дорогой маленькой Евѣ передъ самой ея смертью, неужели же вы не уважите ихъ желанія?
При этихъ словахъ Марія закрыла лицо платкомъ и начала рыдать и безпрестанно нюхать свои соли.
— Всѣ противъ меня! — вскричала она. — Всѣ безжалостны! Я никакъ не ожидала, что вы напомните мнѣ о моемъ несчастій, это такъ жестоко! Но никто меня пе жалѣетъ, никто пе понимаетъ моихъ ужасныхъ страданій! У меня была единственная дочь — и я ее лишилась! У меня былъ мужъ, съ которым мы во всемъ сходились, а мнѣ такъ трудно съ кѣмъ нибудь сойтись, — я и его лишилась! А вы нисколько меня не жалѣете, вы такъ спокойно напоминаете мнѣ о моихъ потеряхъ, когда вы знаете, что это убиваетъ меня! Можетъ быть, намѣреніе у васъ было и доброе, но это жестоко, слишкомъ жестоко! — Марія рыдала, задыхалась, приказывала Мамми открыть окошко и принести ей камфорный спиртъ, намочить ей голову и разстегнуть платье. Поднялась общая суматоха и, воспользовавшись ею, миссъ Офелія выскользнула изъ комнаты.
Она сразу увидѣла, что не стоитъ больше настаивать. Марія обладала удивительною способностью впадать въ истерику и всякій разъ, когда заходила рѣчь о намѣреніяхъ ея мужа или Евы
человеком; но дайте ему свободу, он изленится, ничего не будет работать, запьет и превратится в последнего негодяя. Я сотни раз видала такие примеры. Свобода не приносит им добра.
— Но ведь Том такой падежный человек, трудолюбивый, благочестивый.
— Ах, пожалуста, не говорите мне этого. Я видала сотни таких, как он. Он хорош, пока за ним смотрят, вот и всё.
— Но подумайте — продолжала мисс Офелия, — если его будут продавать с аукциона, он может попасть к дурному господину.
— Ах, какие пустяки! — вскричала Мария. — Из сотни раз может случиться один, чтобы хороший невольник попал к дурному господину. Большинство господ хорошие люди, чтобы там ни говорили о них. Я жила и выросла здесь на Юге, и я никогда не видала ни одного хозяина, который не обращался бы хорошо со своими невольниками, конечно, когда они этого стоили. Насчет этого я нисколько не беспокоюсь.
— Хорошо, — заговорила мисс Офелия горячо, — но я знаю, что одним из последних желании вашего мужа было освободить Тома; он обещал это дорогой маленькой Еве перед самой её смертью, неужели же вы не уважите их желания?
При этих словах Мария закрыла лицо платком и начала рыдать и беспрестанно нюхать свои соли.
— Все против меня! — вскричала она. — Все безжалостны! Я никак не ожидала, что вы напомните мне о моем несчастий, это так жестоко! Но никто меня пе жалеет, никто пе понимает моих ужасных страданий! У меня была единственная дочь — и я ее лишилась! У меня был муж, с которым мы во всём сходились, а мне так трудно с кем-нибудь сойтись, — я и его лишилась! А вы нисколько меня не жалеете, вы так спокойно напоминаете мне о моих потерях, когда вы знаете, что это убивает меня! Может быть, намерение у вас было и доброе, но это жестоко, слишком жестоко! — Мария рыдала, задыхалась, приказывала Мамми открыть окошко и принести ей камфорный спирт, намочить ей голову и расстегнуть платье. Поднялась общая суматоха и, воспользовавшись ею, мисс Офелия выскользнула из комнаты.
Она сразу увидела, что не стоит больше настаивать. Мария обладала удивительною способностью впадать в истерику и всякий раз, когда заходила речь о намерениях её мужа или Евы
