медальонъ открывавшійся посредствомъ пружинки. Въ немъ былъ портретъ благороднаго, красиваго женскаго лица, а съ противоположенной стороны его лежала подъ стекломъ прядь темныхъ волосъ. Медальонъ надѣли обратно на бездыханную грудь — прахъ къ праху — бѣдныя, грустныя реликвіи юношеской мечты, которыя когда-то заставляли такъ горячо биться это похолодѣвшее теперь сердце.
Вся душа Тома была преисполнена мыслями о вѣчности, и пока онъ отдавалъ послѣдній долгъ безжизненному тѣлу, онъ ни разу не подумалъ, что эта внезапная смерть оставляла его въ безнадежномъ рабствѣ. Онъ былъ спокоенъ за своего господина: въ то время когда онъ обращался со своей молитвой къ небесному Отцу, онъ, какъ бы въ отвѣтъ на нее, вдругъ почувствовалъ въ душѣ своей покой и увѣренность. Благодаря собственной любящей натурѣ, онъ отчасти понималъ полноту божественной любви, ибо, какъ давно сказано: „Пребывали въ любви, пребываетъ во Мнѣ, и Азъ въ немъ“. Томъ надѣялся, вѣрилъ и пребывалъ въ мирѣ.
Но вотъ миновали похороны съ обычными молитвами, чернымъ крепомъ, и торжественными лицами; снова потекли холодныя грязныя волны повседневной жизни, и снова явился вѣчный, тяжелый вопросъ: что же дѣлать теперь?
Онъ возникъ въ умѣ Маріи, когда она сидѣла въ большомъ креслѣ, одѣтая въ трауръ, окруженная боявшимися ея служанками, и разсматривала образцы крепа и бумазеи. Онъ явился и въ умѣ миссъ Офеліи, которая начинала подумывать о возвращеніи домой, къ себѣ на сѣверъ. Онъ наполнялъ безмолвнымъ ужасомъ умы слугъ, которые отлично знали безчувственный, жестокій характеръ своей госпожи. Они понимали, что та снисходительность, какою они пользовались, зависѣла отъ ихъ господина, а не отъ госпожи. И теперь, когда его не стало, имъ не будетъ никакой защиты отъ самодурныхъ причудъ женщины, ожесточенной горемъ.
Прошло недѣли двѣ послѣ похоронъ. Миссъ Офелія занималась у себя въ комнатѣ, когда кто-то слегка постучалъ въ дверь. Она открыла и увидѣла Розу, хорошенькую молодую квартеронку, уже знакомую читателю; волоса ея были въ безпорядкѣ, глаза опухли отъ слезъ.
— О, миссъ Фели, — вскричала она, падая на колѣна и хватаясь за ея платье, — подите къ миссъ Маріи, пожалуйста, подите, попросите ее за меня! Она посылаетъ меня… чтобы меня высѣкли, посмотрите! — И она подала миссъ Офеліи бумагу.
медальон открывавшийся посредством пружинки. В нём был портрет благородного, красивого женского лица, а с противоположенной стороны его лежала под стеклом прядь темных волос. Медальон надели обратно на бездыханную грудь — прах к праху — бедные, грустные реликвии юношеской мечты, которые когда-то заставляли так горячо биться это похолодевшее теперь сердце.
Вся душа Тома была преисполнена мыслями о вечности, и пока он отдавал последний долг безжизненному телу, он ни разу не подумал, что эта внезапная смерть оставляла его в безнадежном рабстве. Он был спокоен за своего господина: в то время когда он обращался со своей молитвой к небесному Отцу, он, как бы в ответ на нее, вдруг почувствовал в душе своей покой и уверенность. Благодаря собственной любящей натуре, он отчасти понимал полноту божественной любви, ибо, как давно сказано: „Пребывали в любви, пребывает во Мне, и Аз в нём“. Том надеялся, верил и пребывал в мире.
Но вот миновали похороны с обычными молитвами, черным крепом, и торжественными лицами; снова потекли холодные грязные волны повседневной жизни, и снова явился вечный, тяжелый вопрос: что же делать теперь?
Он возник в уме Марии, когда она сидела в большом кресле, одетая в траур, окруженная боявшимися её служанками, и рассматривала образцы крепа и бумазеи. Он явился и в уме мисс Офелии, которая начинала подумывать о возвращении домой, к себе на север. Он наполнял безмолвным ужасом умы слуг, которые отлично знали бесчувственный, жестокий характер своей госпожи. Они понимали, что та снисходительность, какою они пользовались, зависела от их господина, а не от госпожи. И теперь, когда его не стало, им не будет никакой защиты от самодурных причуд женщины, ожесточенной горем.
Прошло недели две после похорон. Мисс Офелия занималась у себя в комнате, когда кто-то слегка постучал в дверь. Она открыла и увидела Розу, хорошенькую молодую квартеронку, уже знакомую читателю; волоса её были в беспорядке, глаза опухли от слез.
— О, мисс Фели, — вскричала она, падая на колена и хватаясь за её платье, — подите к мисс Марии, пожалуйста, подите, попросите ее за меня! Она посылает меня… чтобы меня высекли, посмотрите! — И она подала мисс Офелии бумагу.
