вищной несправедливости, лежащей въ основѣ нашего общественнаго строя; онъ долженъ въ случаѣ надобности пожертвовать собой въ этой борьбѣ. По крайней мѣрѣ я не могъ бы быть христіаниномъ иначе, какъ при этомъ условіи, хотя, конечно, я видалъ очень много просвѣщенныхъ христіанъ, которые были далеки отъ чего либо подобнаго; и я долженъ сознаться, что равнодушіе религіозныхъ людей къ этому вопросу, ихъ непониманіе тѣхъ несправедливостей, которыя возбуждали во мнѣ ужасъ и отвращеніе, болѣе всего прочаго содѣйствовали развитію во мнѣ невѣрія,
— Если вы все это понимали, отчего же сами вы ничего не дѣлали? — спросила миссъ Офелія.
— О, потому что моя доброта заключалась въ томъ, что я валялся на софѣ и бранилъ церковь и духовенство за то, что среди нихъ нѣтъ мучениковъ и праведниковъ. Вѣдь вы знаете, какъ легко обрекать другихъ на мученичество.
— Но теперь вы намѣрены иначе поступать?
— Будущее извѣстно одному Богу — отвѣчалъ Сентъ-Клеръ. — Я теперь сталъ храбрѣе, потому что я все потерялъ; тотъ, кому нечего терять, можетъ подвергнуть себя какому угодно риску.
— Что же вы думаете дѣлать?
— Я постараюсь исполнить мою обязанность относительно обездоленныхъ негровъ, какъ только уясню себѣ, въ чемъ она состоитъ, — сказалъ Сентъ-Клеръ. — Начну съ собственныхъ слугъ, для которыхъ я до сихъ поръ ничего не дѣлалъ и, можетъ быть, впослѣдствіи окажется, что я могу сдѣлать что нибудь для всѣхъ невольниковъ, могу содѣйствовать тому, чтобы моя родина вышла изъ того ложнаго положенія, въ какомъ она находится передъ всѣми цивилизованными націями.
— А какъ вы думаете, можетъ это случиться, чтобы вся страна добровольно освободила своихъ негровъ?
— Не знаю, — отвѣчалъ Сентъ-Клеръ. — Теперь настаетъ время великихъ дѣлъ. Героизмъ и безкорыстіе беспрестанно проявляются то тамъ, то здѣсь. Въ Венгріи помѣщики освободили нѣсколько милліоновъ крѣпостныхъ и понесли громадные денежные убытки; можетъ быть, и у насъ найдутся великодушные люди, способные не цѣнить честь и справедливость на доллары и центы.
— Я сильно сомнѣваюсь въ этомъ, — замѣтила миссъ Офелія.
— Да, но представьте себѣ, что мы завтра дадимъ свободу всѣмъ нашимъ рабамъ, кто же будетъ воспитывать эти милліоны черныхъ, кто научитъ пользоваться свободой? Среди насъ они
вищной несправедливости, лежащей в основе нашего общественного строя; он должен в случае надобности пожертвовать собой в этой борьбе. По крайней мере я не мог бы быть христианином иначе, как при этом условии, хотя, конечно, я видал очень много просвещенных христиан, которые были далеки от чего либо подобного; и я должен сознаться, что равнодушие религиозных людей к этому вопросу, их непонимание тех несправедливостей, которые возбуждали во мне ужас и отвращение, более всего прочего содействовали развитию во мне неверия,
— Если вы всё это понимали, отчего же сами вы ничего не делали? — спросила мисс Офелия.
— О, потому что моя доброта заключалась в том, что я валялся на софе и бранил церковь и духовенство за то, что среди них нет мучеников и праведников. Ведь вы знаете, как легко обрекать других на мученичество.
— Но теперь вы намерены иначе поступать?
— Будущее известно одному Богу — отвечал Сент-Клер. — Я теперь стал храбрее, потому что я всё потерял; тот, кому нечего терять, может подвергнуть себя какому угодно риску.
— Что же вы думаете делать?
— Я постараюсь исполнить мою обязанность относительно обездоленных негров, как только уясню себе, в чём она состоит, — сказал Сент-Клер. — Начну с собственных слуг, для которых я до сих пор ничего не делал и, может быть, впоследствии окажется, что я могу сделать что-нибудь для всех невольников, могу содействовать тому, чтобы моя родина вышла из того ложного положения, в каком она находится перед всеми цивилизованными нациями.
— А как вы думаете, может это случиться, чтобы вся страна добровольно освободила своих негров?
— Не знаю, — отвечал Сент-Клер. — Теперь настает время великих дел. Героизм и бескорыстие беспрестанно проявляются то там, то здесь. В Венгрии помещики освободили несколько миллионов крепостных и понесли громадные денежные убытки; может быть, и у нас найдутся великодушные люди, способные не ценить честь и справедливость на доллары и центы.
— Я сильно сомневаюсь в этом, — заметила мисс Офелия.
— Да, но представьте себе, что мы завтра дадим свободу всем нашим рабам, кто же будет воспитывать эти миллионы черных, кто научит пользоваться свободой? Среди нас они
