оплакивали маленькую барышню, ласковое обращеніе и кроткое заступничество которой часто смягчали для нихъ эгоистичную тиранію ея матери. Особенно страдала бѣдная Мамми. Оторванная отъ семьи, она находила утѣшеніе исключительно въ привязанности къ прелестной малюткѣ, и теперь сердце ея было окончательно разбито. Она плакала день и ночь и отъ избытка горя стала менѣе ловко и проворно ухаживать за своей госпожей, чѣмъ навлекала безпрестанную брань на свою беззащитную голову.
Миссъ Офелія тоже сильно чувствовала потерю Евы, но въ ея добромъ, честномъ сердцѣ горе принесло благіе плоды. Она стала болѣе кротка и снисходительна; и хотя съ прежнимъ усердіемъ исполняла всѣ свои обязанности, но при этомъ сохраняла спокойный умиротворенный видъ, какъ человѣкъ, который не напрасно заглядываетъ въ глубину собственнаго сердца. Она прилежно занималась съ Топси и учила ее главнымъ образомъ Библіи; она не гнушалась больше ея прикосновенія, не выказывала дурно скрытаго отвращенія, потому что и не чувствовала его. Она смотрѣла на нее теперь сквозь ту призму, какую Ева поднесла къ глазамъ ея, и видѣла въ ней лишь безсмертное созданіе Божіе, которое Богъ поручилъ ей вести къ добродѣтели и вѣчной жизни. Топси не сразу стала святой; но жизнь и смерть Евы произвели въ ней замѣтную перемѣну.
Ея прежнее грубое равнодушіе исчезло; у нея явилась чувствительность, надежда, желаніе и стремленіе къ добру, Топси боролась съ собой, боролась неровно, съ перерывами, часто уставала, но затѣмъ снова принималась съ удвоенной силой.
Одинъ разъ, когда миссъ Офелія послала Розу позвать къ себѣ Топси, та замѣтила, что дѣвочка что-то поспѣшно прячетъ на груди.
— Что это у тебя, негодяйка? Ты что нибудь украла, голову даю на отсѣченіе! — вскричала Роза, грубо схвативъ ее за руку.
— Убирайтесь прочь, миссъ Роза, — сказала Топси, отталкивая ее, — это не ваше дѣло!
— Ну, не разговаривай у меня! — возразила Роза, — я вѣдь видѣла, какъ ты что-то прятала, я знаю твои штуки! — Роза держала ее и старалась засунуть руку ей за платье, а Топси внѣ себя отъ гнѣва, отбивалась ногами, мужественно защищая то, что считала своимъ правомъ. Шумъ ихъ борьбы привлекъ на мѣсто дѣйствія и миссъ Офелію, и Сентъ-Клера.
— Она что-то украла! — объявила Роза.
— Ничего я не украла! — увѣряла Топси, рыдая отъ гнѣва.
оплакивали маленькую барышню, ласковое обращение и кроткое заступничество которой часто смягчали для них эгоистичную тиранию её матери. Особенно страдала бедная Мамми. Оторванная от семьи, она находила утешение исключительно в привязанности к прелестной малютке, и теперь сердце её было окончательно разбито. Она плакала день и ночь и от избытка горя стала менее ловко и проворно ухаживать за своей госпожой, чем навлекала беспрестанную брань на свою беззащитную голову.
Мисс Офелия тоже сильно чувствовала потерю Евы, но в её добром, честном сердце горе принесло благие плоды. Она стала более кротка и снисходительна; и хотя с прежним усердием исполняла все свои обязанности, но при этом сохраняла спокойный умиротворенный вид, как человек, который не напрасно заглядывает в глубину собственного сердца. Она прилежно занималась с Топси и учила ее главным образом Библии; она не гнушалась больше её прикосновения, не выказывала дурно скрытого отвращения, потому что и не чувствовала его. Она смотрела на нее теперь сквозь ту призму, какую Ева поднесла к глазам её, и видела в ней лишь бессмертное создание Божие, которое Бог поручил ей вести к добродетели и вечной жизни. Топси не сразу стала святой; но жизнь и смерть Евы произвели в ней заметную перемену.
Её прежнее грубое равнодушие исчезло; у неё явилась чувствительность, надежда, желание и стремление к добру, Топси боролась с собой, боролась неровно, с перерывами, часто уставала, но затем снова принималась с удвоенной силой.
Один раз, когда мисс Офелия послала Розу позвать к себе Топси, та заметила, что девочка что-то поспешно прячет на груди.
— Что это у тебя, негодяйка? Ты что-нибудь украла, голову даю на отсечение! — вскричала Роза, грубо схватив ее за руку.
— Убирайтесь прочь, мисс Роза, — сказала Топси, отталкивая ее, — это не ваше дело!
— Ну, не разговаривай у меня! — возразила Роза, — я ведь видела, как ты что-то прятала, я знаю твои штуки! — Роза держала ее и старалась засунуть руку ей за платье, а Топси вне себя от гнева, отбивалась ногами, мужественно защищая то, что считала своим правом. Шум их борьбы привлек на место действия и мисс Офелию, и Сент-Клера.
— Она что-то украла! — объявила Роза.
— Ничего я не украла! — уверяла Топси, рыдая от гнева.
