послѣ этого становится совсѣмъ ни къ чему не способной. Я зналъ одну очень красивую женщину въ Орлеанѣ, которую прямо загубили такимъ обращеніемъ. Человѣкъ, который покупалъ ее не хотѣлъ взять ребенка; она была страшно горячая, какъ вспылитъ, просто себя не помнитъ. Она какъ стиснетъ ребенка въ рукахъ, какъ закричитъ, завопитъ, прямо страшно было глядѣть. У меня до сихъ поръ кровь стынетъ въ жилахъ, какъ я только вспомню, а когда ребенка унесли, и ее заперли, она до того бѣсновалась, что черезъ недѣлю умерла. Чистый убытокъ въ тысячу долларовъ, сэръ, и только отъ неумѣлаго обращенія. Самое лучшее вести дѣло гуманно, сэръ, я это по опыту говорю.
Торговецъ откинулся въ кресло и сложилъ руки съ видомъ добродѣтельной рѣшительности; онъ, очевидно, считалъ себя вторымъ Вильберфорсомъ.
Предметъ разговора очевидно глубоко интересовалъ его. Мистеръ Шельби задумчиво чистилъ апельсинъ, а Гэлей послѣ минутнаго молчанія снова началъ съ подобающею скромностью, и съ такимъ видомъ, какъ будто говоритъ нехотя, только въ защиту истины.
— Конечно, никому не годится хвалить самого себя, а только поневолѣ скажешь, разъ это правда. По-моему я поставляю самыхъ лучшихъ негровъ изъ всѣхъ имѣющихся въ продажѣ, по крайней мѣрѣ мнѣ это говорили, говорили не разъ, а сотни разъ; всѣ они хорошаго вида, толстые, веселые и умираетъ у меня меньше, чѣмъ у другихъ. Я приписываю это, сэръ, своему умѣнью обращаться съ ними, сэръ, а мое главное правило, сэръ, — это гуманность.
— Въ самомъ дѣлѣ! проговорилъ мистеръ Шельби, не зная, что сказать.
— Многіе смѣялись надъ мною, сэръ, за мои убѣжденія, сэръ, и осуждали меня. Они не популярны и не всякій понимаетъ ихъ; но я держусь за нихъ, сэръ; я всегда держался ихъ, сэръ, и они принесли мнѣ порядочный барышъ; да, сэръ, могу сказать, они окупились, — и торговецъ засмѣялся собственной остротѣ.
Это пониманіе гуманности было такъ своеобразно, что мистеръ Шельби въ свою очередь не могъ не разсмѣяться. Быть можетъ и вы смѣетесь, милые читатели; но вы не можете не знать, что въ наше время гуманность проявляется въ тысячи самыхъ разнообразныхъ формъ, и нельзя предвидѣть всѣхъ тѣхъ странныхъ вещей, какія гуманные люди могутъ наговорить и надѣлать.
Смѣхъ мистера Шельби ободрилъ торговца, и онъ продолжалъ:
после этого становится совсем ни к чему не способной. Я знал одну очень красивую женщину в Орлеане, которую прямо загубили таким обращением. Человек, который покупал ее не хотел взять ребенка; она была страшно горячая, как вспылит, просто себя не помнит. Она как стиснет ребенка в руках, как закричит, завопит, прямо страшно было глядеть. У меня до сих пор кровь стынет в жилах, как я только вспомню, а когда ребенка унесли, и ее заперли, она до того бесновалась, что через неделю умерла. Чистый убыток в тысячу долларов, сэр, и только от неумелого обращения. Самое лучшее вести дело гуманно, сэр, я это по опыту говорю.
Торговец откинулся в кресло и сложил руки с видом добродетельной решительности; он, очевидно, считал себя вторым Вильберфорсом.
Предмет разговора очевидно глубоко интересовал его. Мистер Шельби задумчиво чистил апельсин, а Гэлей после минутного молчания снова начал с подобающею скромностью, и с таким видом, как будто говорит нехотя, только в защиту истины.
— Конечно, никому не годится хвалить самого себя, а только поневоле скажешь, раз это правда. По-моему я поставляю самых лучших негров из всех имеющихся в продаже, по крайней мере мне это говорили, говорили не раз, а сотни раз; все они хорошего вида, толстые, веселые и умирает у меня меньше, чем у других. Я приписываю это, сэр, своему уменью обращаться с ними, сэр, а мое главное правило, сэр, — это гуманность.
— В самом деле! проговорил мистер Шельби, не зная, что сказать.
— Многие смеялись над мною, сэр, за мои убеждения, сэр, и осуждали меня. Они не популярны и не всякий понимает их; но я держусь за них, сэр; я всегда держался их, сэр, и они принесли мне порядочный барыш; да, сэр, могу сказать, они окупились, — и торговец засмеялся собственной остроте.
Это понимание гуманности было так своеобразно, что мистер Шельби в свою очередь не мог не рассмеяться. Быть может и вы смеетесь, милые читатели; но вы не можете не знать, что в наше время гуманность проявляется в тысячи самых разнообразных форм, и нельзя предвидеть всех тех странных вещей, какие гуманные люди могут наговорить и наделать.
Смех мистера Шельби ободрил торговца, и он продолжал:
