ея преобладала главнымъ образомъ тревога за послѣдствія такого возбужденія для больной.
Сенгъ-Клеръ сидѣлъ все время неподвижно закрывъ глаза рукой. Когда они остались одни, онъ не перемѣнилъ положенія.
— Папа! — позвала Ева, ласково положивъ свою ручку на его руку. Онъ вздрогнулъ, но ничего не отвѣчалъ.
— Милый папа! — проговорила Ева.
— Нѣтъ, не могу! — вскричалъ Сентъ-Клеръ, вскакивая, — я не могу перенести этого! Богъ слишкомъ жестокъ ко мнѣ! — онъ произнесъ послѣднія слова съ глубокою горечью.
— Августинъ, развѣ Богъ не имѣетъ права дѣлать, что хочетъ, со своими собственными созданіями! — замѣтила миссъ Офелія.
— Можетъ быть, по отъ этого нисколько не легче, — проговорилъ онъ сухимъ, жесткимъ тономъ и отвернулся.
— Папа, вы разбиваете мнѣ сердце! — вскричала Ева, приподнимаясь и бросаясь къ нему на шею. — Вы не должны такъ чувствовать! — Дѣвочка заплакала и зарыдала съ такимъ отчаяніемъ, что всѣ перепугались, и мысли отца сразу приняли другое направленіе.
— Полно, Ева, полно, моя дорогая! Тише, успокойся! Я былъ неправъ, я согрѣшилъ. Я буду чувствовать и дѣлать все, какъ ты хочешь, только не волнуйся, не плачь такъ. Я покорюсь. Я знаю, что съ моей стороны было очень нехорошо такъ говорить.
Черезъ нѣсколько минутъ Ева лежала словно усталая голубка на рукахъ отца, а онъ наклонялся надъ ней и успокаивалъ ее всевозможными нѣжними словами.
Марія встала и перешла въ свою комнату, гдѣ съ ней сдѣлалась сильнѣйшая истерика.
— А мнѣ ты и не дала локона, Ева, — съ грустной улыбкой сказалъ отецъ.
— Они всѣ ваши, папа, — улыбаясь отвѣчала она, — ваши и мамины; дайте только милой тетѣ, сколько она захочетъ. Я хотѣла раздать сама нашимъ людямъ, потому что, знаете, папа, объ нихъ, пожалуй, забудутъ, когда меня не станетъ, и потому, что я надѣялась, что это поможетъ имъ помнить… Вѣдь вы христіанинъ, папа, правда? — спросила Ева съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ.
— Почему ты у меня это спросила?
— Не знаю. Вы такой хорошій, я не понимаю какъ вы можете не быть христіаниномъ.
её преобладала главным образом тревога за последствия такого возбуждения для больной.
Сенг-Клер сидел всё время неподвижно закрыв глаза рукой. Когда они остались одни, он не переменил положения.
— Папа! — позвала Ева, ласково положив свою ручку на его руку. Он вздрогнул, но ничего не отвечал.
— Милый папа! — проговорила Ева.
— Нет, не могу! — вскричал Сент-Клер, вскакивая, — я не могу перенести этого! Бог слишком жесток ко мне! — он произнес последние слова с глубокою горечью.
— Августин, разве Бог не имеет права делать, что хочет, со своими собственными созданиями! — заметила мисс Офелия.
— Может быть, по от этого нисколько не легче, — проговорил он сухим, жестким тоном и отвернулся.
— Папа, вы разбиваете мне сердце! — вскричала Ева, приподнимаясь и бросаясь к нему на шею. — Вы не должны так чувствовать! — Девочка заплакала и зарыдала с таким отчаянием, что все перепугались, и мысли отца сразу приняли другое направление.
— Полно, Ева, полно, моя дорогая! Тише, успокойся! Я был неправ, я согрешил. Я буду чувствовать и делать всё, как ты хочешь, только не волнуйся, не плачь так. Я покорюсь. Я знаю, что с моей стороны было очень нехорошо так говорить.
Через несколько минут Ева лежала словно усталая голубка на руках отца, а он наклонялся над ней и успокаивал ее всевозможными нежными словами.
Мария встала и перешла в свою комнату, где с ней сделалась сильнейшая истерика.
— А мне ты и не дала локона, Ева, — с грустной улыбкой сказал отец.
— Они все ваши, папа, — улыбаясь отвечала она, — ваши и мамины; дайте только милой тете, сколько она захочет. Я хотела раздать сама нашим людям, потому что, знаете, папа, об них, пожалуй, забудут, когда меня не станет, и потому, что я надеялась, что это поможет им помнить… Ведь вы христианин, папа, правда? — спросила Ева с некоторым сомнением.
— Почему ты у меня это спросила?
— Не знаю. Вы такой хороший, я не понимаю как вы можете не быть христианином.
