Обманчивый приливъ силъ, поддержавшій нѣсколько времени Еву, быстро исчезалъ; все рѣже и рѣже слышались шаги ея на верандѣ, все чаще и чаще полулежала она на маленькой кушеткѣ подлѣ открытаго окна, и большіе, глубокіе глаза ея были устремлены на волнующуюся воду озера.
Одинъ разъ послѣ полудня она лежала такимъ образомъ съ открытой Библіей, на которой покоились ея прозрачные пальчики, — вдругъ она услышала на верандѣ голосъ матери, кричавшій рѣзкимъ тономъ:
— Это еще что, негодница? — Опять ты принялась за свои проказы! Какъ ты смѣла рвать цвѣты, а? — и Ева услышала звукъ звонкой пощечины,
— Господи, миссисъ, — донесся до нея голосъ Топси, — да вѣдь это для миссъ Евы!
— Для миссъ Евы? Хорошо оправданіе! Ты думаешь ей очень нужны твои цвѣты, черномазая дрянь? Пошла вонъ!
Въ одну секунду Ева сошла съ кушетки и очутилась на верандѣ.
— Ахъ, не гоните ее, мама! Мнѣ хочется цвѣтовъ, дайте мнѣ ихъ!
— Зачѣмъ тебѣ, Ева! у тебя и такъ вся комната въ цвѣтахъ.
— Цвѣты никогда не бываютъ лишніе. Топси, дай-ка ихъ сюда!
Топси, стоявшая мрачно съ опущенной головой, подошла къ ней и протянула свой букетъ. Она смотрѣла робко, застѣнчиво, прежняго задора и смѣлости не было и слѣда.
— Какой красивый букетъ! — вскричала Ева, — взглянувъ на него.
Это былъ скорѣе оригинальный, чѣмъ красивый букетъ: онъ состоялъ изъ ярко красныхъ гераній и одной бѣлой японской розы съ блестящими листьями. Составительницѣ его очевидно понравился этотъ контрастъ цвѣтовъ и она придала каждому листику красивое положеніе.
Топси была очень польщена, когда Ева сказала: — Тоней, ты очень красиво составляешь букеты! Смотри, въ этой вазѣ нѣтъ цвѣтовъ. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы ты каждый день ставила въ нее букетъ.
— Господи, какъ дико! — вскричала Марія, — для чего это тебѣ понадобилось?
— Ничего, мама, вѣдь вамъ все равно, если Топси будетъ это дѣлать, вы позволите?
Обманчивый прилив сил, поддержавший несколько времени Еву, быстро исчезал; всё реже и реже слышались шаги её на веранде, всё чаще и чаще полулежала она на маленькой кушетке подле открытого окна, и большие, глубокие глаза её были устремлены на волнующуюся воду озера.
Один раз после полудня она лежала таким образом с открытой Библией, на которой покоились её прозрачные пальчики, — вдруг она услышала на веранде голос матери, кричавший резким тоном:
— Это еще что, негодница? — Опять ты принялась за свои проказы! Как ты смела рвать цветы, а? — и Ева услышала звук звонкой пощечины,
— Господи, миссис, — донесся до неё голос Топси, — да ведь это для мисс Евы!
— Для мисс Евы? Хорошо оправдание! Ты думаешь ей очень нужны твои цветы, черномазая дрянь? Пошла вон!
В одну секунду Ева сошла с кушетки и очутилась на веранде.
— Ах, не гоните ее, мама! Мне хочется цветов, дайте мне их!
— Зачем тебе, Ева! у тебя и так вся комната в цветах.
— Цветы никогда не бывают лишние. Топси, дай-ка их сюда!
Топси, стоявшая мрачно с опущенной головой, подошла к ней и протянула свой букет. Она смотрела робко, застенчиво, прежнего задора и смелости не было и следа.
— Какой красивый букет! — вскричала Ева, — взглянув на него.
Это был скорее оригинальный, чем красивый букет: он состоял из ярко красных гераний и одной белой японской розы с блестящими листьями. Составительнице его очевидно понравился этот контраст цветов и она придала каждому листику красивое положение.
Топси была очень польщена, когда Ева сказала: — Тоней, ты очень красиво составляешь букеты! Смотри, в этой вазе нет цветов. Мне бы хотелось, чтобы ты каждый день ставила в нее букет.
— Господи, как дико! — вскричала Мария, — для чего это тебе понадобилось?
— Ничего, мама, ведь вам всё равно, если Топси будет это делать, вы позволите?
