иногда умѣла говорить такимъ тономъ. — Ты не должна говорить такихъ словъ, Роза! Я этого терпѣть не могу!
— Ну, миссъ Ева, вы слишкомъ добры! вы не знаете, какъ надобно обращаться съ неграми! Если ихъ не бить, такъ они ничему и не выучатся, ужъ повѣрьте мнѣ!
— Роза! — вскричала Ева, — молчи! Не смѣй больше говорить такихъ вещей! — Глаза дѣвочки сверкали, на щекахъ ея показался яркій румянецъ.
Роза сразу притихла.
— Сейчасъ видно, что у миссъ Евы кровь Сентъ-Клеровъ — пробормотала она, выходя изъ комнаты, — иной разъ такъ скажетъ, вылитый баринъ.
Ева остановилась и смотрѣла на Топси.
Онѣ стояли другъ противъ друга эти двѣ маленькія представительницы двухъ противоположныхъ ступеней общественной лѣстницы. Одна бѣлая, красивая, хорошо воспитанная, съ золотистыми волосами, съ глубокими глазами, съ умнымъ, благороднымъ лбомъ и изящными движеніями; другая черная, рѣзкая, хитрая, раболѣпная, но по своему смышленая. Каждая была достойной представительницей своей расы. Саксонка — продуктъ вѣковой культуры, власти, воспитанія, физической и нравственной силы; африканка — продуктъ вѣкового угнетенія, покорности, невѣжества, труда и порока. Можетъ быть, нѣчто подобное этому сравненію мелькнуло въ умѣ Евы. Но мысли ребенка можно скорѣй назвать смутными, неопредѣленными инстинктами. Въ благородной душѣ Евы жило и дѣйствовало много такихъ инстинктовъ, которые она не могла выразить словами. Пока миссъ Офелія бранила Топси за ея дурное, грѣховное поведеніе, дѣвочка глядѣла грустно и смущенно, а затѣмъ ласково сказала:
— Бѣдненькая Топси, зачѣмъ тебѣ красть? Теперь у тебя, будетъ все, что тебѣ нужно. Я готова отдать тебѣ, что хочешь изъ моихъ вещей, только не бери потихоньку.
Это было первое ласковое слово, которое маленькая негритянка слышала въ жизни. Нѣжный голосъ Евы странно отозвался въ этомъ грубомъ, озлобленномъ сердцѣ, и что то въ родѣ слезы сверкнуло въ ея дерзкихъ, круглыхъ, блестящихъ глазахъ; но вслѣдъ за тѣмъ раздался ея отрывистый смѣхъ и обычная гримаса оскалила ея бѣлые зубы. Ухо, никогда не слышавшее ничего, кромѣ брани и оскорбленій, недовѣрчиво ко всякому проявленію доброты; слова Евы показались Топси чѣмъ-то страннымъ и смѣшнымъ, она не повѣрила имъ.
Но что же дѣлать съ Топси? Миссъ Офелія была въ пол-
иногда умела говорить таким тоном. — Ты не должна говорить таких слов, Роза! Я этого терпеть не могу!
— Ну, мисс Ева, вы слишком добры! вы не знаете, как надобно обращаться с неграми! Если их не бить, так они ничему и не выучатся, уж поверьте мне!
— Роза! — вскричала Ева, — молчи! Не смей больше говорить таких вещей! — Глаза девочки сверкали, на щеках её показался яркий румянец.
Роза сразу притихла.
— Сейчас видно, что у мисс Евы кровь Сент-Клеров — пробормотала она, выходя из комнаты, — иной раз так скажет, вылитый барин.
Ева остановилась и смотрела на Топси.
Они стояли друг против друга эти две маленькие представительницы двух противоположных ступеней общественной лестницы. Одна белая, красивая, хорошо воспитанная, с золотистыми волосами, с глубокими глазами, с умным, благородным лбом и изящными движениями; другая черная, резкая, хитрая, раболепная, но по своему смышленая. Каждая была достойной представительницей своей расы. Саксонка — продукт вековой культуры, власти, воспитания, физической и нравственной силы; африканка — продукт векового угнетения, покорности, невежества, труда и порока. Может быть, нечто подобное этому сравнению мелькнуло в уме Евы. Но мысли ребенка можно скорей назвать смутными, неопределенными инстинктами. В благородной душе Евы жило и действовало много таких инстинктов, которые она не могла выразить словами. Пока мисс Офелия бранила Топси за её дурное, греховное поведение, девочка глядела грустно и смущенно, а затем ласково сказала:
— Бедненькая Топси, зачем тебе красть? Теперь у тебя, будет всё, что тебе нужно. Я готова отдать тебе, что хочешь из моих вещей, только не бери потихоньку.
Это было первое ласковое слово, которое маленькая негритянка слышала в жизни. Нежный голос Евы странно отозвался в этом грубом, озлобленном сердце, и что то в роде слезы сверкнуло в её дерзких, круглых, блестящих глазах; но вслед за тем раздался её отрывистый смех и обычная гримаса оскалила её белые зубы. Ухо, никогда не слышавшее ничего, кроме брани и оскорблений, недоверчиво ко всякому проявлению доброты; слова Евы показались Топси чем-то странным и смешным, она не поверила им.
Но что же делать с Топси? Мисс Офелия была в пол-
