вижу всѣхъ этихъ черномазыхъ ребятишекъ! Отвратительные! Удивляюсь, для чего масса купилъ ее! — „Черномазая“, о которой шла рѣчь, выслушивала всѣ мнѣнія о себѣ съ покорнымъ и грустнымъ видомъ, который былъ повидимому обычнымъ выраженіемъ ея лица, и въ то же время поглядывала своими блестящими глазами на красивыя сережки Джени.
Когда ее, наконецъ, одѣли въ чистое, приличное платье и коротко остригли ей волоса, миссъ Офелія съ нѣкоторымъ удовлетвореніемъ замѣтила, что теперь она больше похожа на христіанскаго ребенка, и мысленно начала строить планы ея воспитанія.
Усѣвшись передъ дѣвочкой, она принялась разспрашивать ее.
— Сколько тебѣ лѣтъ, Топси?
— Не знаю, миссисъ, — отвѣчала дѣвочка съ усмѣшкой, показавшей всѣ ея зубы.
— Не знаешь сколько тебѣ лѣтъ? Неужели же никто никогда пе говорилъ тебѣ этого? Кто была твоя мать?
— У меня никогда не было матери, — проговорила дѣвочка съ новой усмѣшкой.
— Какъ не было матери? Что это значитъ? Гдѣ ты родилась?
— Я совсѣмъ не родилась, — отвѣчала Топси съ такой дьявольской гримасой, что будь миссъ Офелія особа нервная, она приняла бы ее за какого нибудь черномазаго гнома изъ волшебной страны. Но миссъ Офелія была не нервная, а простая, дѣловитая женщина, и потому она нѣсколько строго замѣтила Топси:
— Ты не должна такъ отвѣчать мнѣ, дитя; я не шучу съ тобой. Скажи мнѣ, гдѣ ты родилась, кто были твой отецъ и твоя мать?
— Я никогда не родилась — повторила дѣвочка, — и никогда у меня не было ни отца, ни матери и ни кого. Я выросла у торговца, насъ тамъ было много дѣтей. Старая тетка Сю ходила за нами. — Дѣвочка, очевидно, говорила совершенно искренно.
Джени хихикнула и замѣтила: — Э, миссисъ, такихъ ребятишекъ у насъ много. Барышники скупаютъ ихъ но дешевой цѣнѣ и выращиваютъ на продажу.
— Долго ли ты жила у своихъ хозяевъ?
— Не знаю, миссисъ.
— Что же, годъ, или больше, или меньше.
— Не знаю, миссисъ.
— Э, миссисъ, — снова вмѣшалась Джени, — эти тупоумные негры совсѣмъ ничего не понимаютъ, они пе знаютъ, что такое годъ, не знаютъ, сколько имъ лѣтъ.
вижу всех этих черномазых ребятишек! Отвратительные! Удивляюсь, для чего масса купил ее! — „Черномазая“, о которой шла речь, выслушивала все мнения о себе с покорным и грустным видом, который был по-видимому обычным выражением её лица, и в то же время поглядывала своими блестящими глазами на красивые сережки Джени.
Когда ее, наконец, одели в чистое, приличное платье и коротко остригли ей волоса, мисс Офелия с некоторым удовлетворением заметила, что теперь она больше похожа на христианского ребенка, и мысленно начала строить планы её воспитания.
Усевшись перед девочкой, она принялась расспрашивать ее.
— Сколько тебе лет, Топси?
— Не знаю, миссис, — отвечала девочка с усмешкой, показавшей все её зубы.
— Не знаешь сколько тебе лет? Неужели же никто никогда пе говорил тебе этого? Кто была твоя мать?
— У меня никогда не было матери, — проговорила девочка с новой усмешкой.
— Как не было матери? Что это значит? Где ты родилась?
— Я совсем не родилась, — отвечала Топси с такой дьявольской гримасой, что будь мисс Офелия особа нервная, она приняла бы ее за какого-нибудь черномазого гнома из волшебной страны. Но мисс Офелия была не нервная, а простая, деловитая женщина, и потому она несколько строго заметила Топси:
— Ты не должна так отвечать мне, дитя; я не шучу с тобой. Скажи мне, где ты родилась, кто были твой отец и твоя мать?
— Я никогда не родилась — повторила девочка, — и никогда у меня не было ни отца, ни матери и ни кого. Я выросла у торговца, нас там было много детей. Старая тетка Сю ходила за нами. — Девочка, очевидно, говорила совершенно искренно.
Джени хихикнула и заметила: — Э, миссис, таких ребятишек у нас много. Барышники скупают их но дешевой цене и выращивают на продажу.
— Долго ли ты жила у своих хозяев?
— Не знаю, миссис.
— Что же, год, или больше, или меньше.
— Не знаю, миссис.
— Э, миссис, — снова вмешалась Джени, — эти тупоумные негры совсем ничего не понимают, они пе знают, что такое год, не знают, сколько им лет.
