Это была одна изъ самыхъ черныхъ представительницъ черной расы; ея круглые, блестящіе, какъ бусы, глаза безпокойно перебѣгали съ одного предмета на другой. Ея ротъ полураскрытый отъ удивленія при видѣ всѣхъ чудесъ, собранныхъ въ гостиной новаго массы, обнаруживалъ рядъ бѣлыхъ, блестящихъ зубовъ. Курчавые волосы ея были заплетены въ массу косичекъ, торчавшихъ во всѣ стороны. Выраженіе ея лица представляло странную смѣсь лукавства и задора, прикрытыхъ словно вуалью, какою-то грустною серьезностью и торжественностью. На ней не было надѣто ничего, кромѣ грязной, рваной рубашки изъ толстой парусины. Она стояла, чинно сложивъ руки на груди. Во всей ея фигурѣ было что-то странное, какъ будто дьявольское, что-то „языческое“, какъ разсказывала впослѣдствіи миссъ Офелія, внушавшее этой почтенной лэди полнѣйшее отвращеніе.
— Скажите на милость, Августинъ, — обратилась она къ Сентъ-Клеру, — для чего вы привели сюда эту дѣвчонку?
— Да для того, чтобы вы занялись ея воспитаніемъ и научили ее всему, чему слѣдуетъ. Она показалась мнѣ очень интереснымъ субъектомъ въ своемъ родѣ. Эй, Топси, — онъ свиснулъ, точно подзывая собаку, — спой намъ что нибудь и покажи, какъ ты пляшешь.
Черные, блестящіе глаза сверкнули какимъ-то злобнымъ задоромъ, и дѣвочка затянула чистымъ, звонкимъ голосомъ фантастическую негритянскую пѣсню, при чемъ отбивала тактъ руками и ногами, вертѣлась, хлопала въ ладоши, производила горломъ всѣ тѣ странные гортанные звуки, которые составляютъ особенность африканской музыки; въ заключеніе, сдѣлавъ одинъ, два прыжка, она испустила протяжный звукъ, напоминающій свистокъ машины, и затѣмъ стала, какъ вкопанная, на коврѣ, сложила руки и скроила удивительно смиренную, важную физіономію, которой противорѣчили только лукавые огоньки, мелькавшіе въ глазахъ ея.
Миссъ Офелія стояла молча, оцѣпенѣвъ отъ изумленія. Сентъ-Клеръ съ своимъ обычнымъ злорадствомъ, повидимому, наслаждался ея изумленіемъ; послѣ нѣсколькихъ секундъ молчанія онъ снова обратился къ дѣвочкѣ:
— Топси, — сказалъ онъ, — это твоя новая госпожа. Я дарю тебя ей. Смотри, старайся вести себя хорошенько.
— Да, масса, — отвѣчала Топси съ напускною серьезностью, а глаза ея лукаво сверкали.
Это была одна из самых черных представительниц черной расы; её круглые, блестящие, как бусы, глаза беспокойно перебегали с одного предмета на другой. Её рот полураскрытый от удивления при виде всех чудес, собранных в гостиной нового массы, обнаруживал ряд белых, блестящих зубов. Курчавые волосы её были заплетены в массу косичек, торчавших во все стороны. Выражение её лица представляло странную смесь лукавства и задора, прикрытых словно вуалью, какою-то грустною серьезностью и торжественностью. На ней не было надето ничего, кроме грязной, рваной рубашки из толстой парусины. Она стояла, чинно сложив руки на груди. Во всей её фигуре было что-то странное, как будто дьявольское, что-то „языческое“, как рассказывала впоследствии мисс Офелия, внушавшее этой почтенной леди полнейшее отвращение.
— Скажите на милость, Августин, — обратилась она к Сент-Клеру, — для чего вы привели сюда эту девчонку?
— Да для того, чтобы вы занялись её воспитанием и научили ее всему, чему следует. Она показалась мне очень интересным субъектом в своем роде. Эй, Топси, — он свистнул, точно подзывая собаку, — спой нам что-нибудь и покажи, как ты пляшешь.
Черные, блестящие глаза сверкнули каким-то злобным задором, и девочка затянула чистым, звонким голосом фантастическую негритянскую песню, при чём отбивала такт руками и ногами, вертелась, хлопала в ладоши, производила горлом все те странные гортанные звуки, которые составляют особенность африканской музыки; в заключение, сделав один, два прыжка, она испустила протяжный звук, напоминающий свисток машины, и затем стала, как вкопанная, на ковре, сложила руки и скроила удивительно смиренную, важную физиономию, которой противоречили только лукавые огоньки, мелькавшие в глазах её.
Мисс Офелия стояла молча, оцепенев от изумления. Сент-Клер с своим обычным злорадством, по-видимому, наслаждался её изумлением; после нескольких секунд молчания он снова обратился к девочке:
— Топси, — сказал он, — это твоя новая госпожа. Я дарю тебя ей. Смотри, старайся вести себя хорошенько.
— Да, масса, — отвечала Топси с напускною серьезностью, а глаза её лукаво сверкали.
