молодыми дѣвушками и женщинами — я готовъ былъ проклясть свою родину, проклясть весь родъ людской!
— Августинъ! Августинъ! — вскричала миссъ Офелія. — Какъ вы хорошо говорите! Я никогда не слыхала ничего подобнаго, даже на Сѣверѣ.
— На Сѣверѣ! — повторилъ Сентъ-Клеръ, — выраженіе лица его сразу измѣнилось и тонъ сталъ отчасти обычный, небрежный. — У васъ сѣверянъ кровь холодная, вы все принимаете равнодушно. Вы не можете проклинать все и всѣхъ, какъ мы, когда насъ задѣнетъ за живое.
— Хорошо, но вопросъ въ томъ… начала миссъ Офелія.
— Ну да, конечно, вопросъ, — чертовски непріятный вопросъ, — въ томъ какъ вы попали въ такое грѣховное и несчастное положеніе? Извольте, я отвѣчу вамъ тѣми хорошими, древними словами, какимъ вы, бывало, учили меня по воскресеньямъ. Это первородный грѣхъ, наслѣдіе прародителей. Мои слуги принадлежали моему отцу, и что еще важнѣе, моей матери, теперь они принадлежатъ мнѣ, они и ихъ потомство, которое достигаетъ довольно значительной цифры. Мой отецъ, какъ вы знаете, родомъ изъ Новой Англіи; онъ очень походилъ на вашего отца, настоящій древній римлянинъ: прямой, энергичный, благородный съ желѣзной волей. Вашъ отецъ поселился въ Новой Англіи, чтобы властвовать надъ скалами и камнями и добывать средства существованія отъ природы; мой поселился въ Луизіанѣ, чтобы властвовать надъ мужчинами и женщинами и добывать средства къ существованію ихъ трудомъ. Моя мать, — Сентъ-Клеръ, вставъ, подошелъ къ портрету висѣвшему на другомъ концѣ комнаты и посмотрѣлъ на него съ благоговѣніемъ, — она была божество! Не смотрите на меня такъ, вы понимаете, что я хочу сказать! Она, конечно, была смертная по происхожденію, но насколько я могъ замѣтить въ ней не было ни слѣда человѣческихъ слабостей, или недостатковъ; всякій, кто ее помнитъ, невольникъ или свободный, слуга, знакомый или родственникъ скажетъ то же. Эта мать была единственное, что стояло между мною и полнымъ безвѣріемъ въ теченіи многихъ лѣтъ. Она была прямымъ воплощеніемъ и олицетвореніемъ Новаго Завѣта, живымъ его подтвержденіемъ. О мать! мать! — вскричалъ Сентъ-Клеръ всплеснувъ руками какъ бы подъ вліяніемъ неудержимаго порыва. Затѣмъ онъ сразу овладѣлъ собой, вернулся, сѣлъ на диванъ и продолжалъ:
— Мой братъ и я мы были близнецы; говорятъ, вы сами знаете, что близнецы обыкновенно походятъ другъ на друга,
молодыми девушками и женщинами — я готов был проклясть свою родину, проклясть весь род людской!
— Августин! Августин! — вскричала мисс Офелия. — Как вы хорошо говорите! Я никогда не слыхала ничего подобного, даже на Севере.
— На Севере! — повторил Сент-Клер, — выражение лица его сразу изменилось и тон стал отчасти обычный, небрежный. — У вас северян кровь холодная, вы всё принимаете равнодушно. Вы не можете проклинать всё и всех, как мы, когда нас заденет за живое.
— Хорошо, но вопрос в том… начала мисс Офелия.
— Ну да, конечно, вопрос, — чертовски неприятный вопрос, — в том как вы попали в такое греховное и несчастное положение? Извольте, я отвечу вам теми хорошими, древними словами, каким вы, бывало, учили меня по воскресеньям. Это первородный грех, наследие прародителей. Мои слуги принадлежали моему отцу, и что еще важнее, моей матери, теперь они принадлежат мне, они и их потомство, которое достигает довольно значительной цифры. Мой отец, как вы знаете, родом из Новой Англии; он очень походил на вашего отца, настоящий древний римлянин: прямой, энергичный, благородный с железной волей. Ваш отец поселился в Новой Англии, чтобы властвовать над скалами и камнями и добывать средства существования от природы; мой поселился в Луизиане, чтобы властвовать над мужчинами и женщинами и добывать средства к существованию их трудом. Моя мать, — Сент-Клер, встав, подошел к портрету висевшему на другом конце комнаты и посмотрел на него с благоговением, — она была божество! Не смотрите на меня так, вы понимаете, что я хочу сказать! Она, конечно, была смертная по происхождению, но насколько я мог заметить в ней не было ни следа человеческих слабостей, или недостатков; всякий, кто ее помнит, невольник или свободный, слуга, знакомый или родственник скажет то же. Эта мать была единственное, что стояло между мною и полным безверием в течении многих лет. Она была прямым воплощением и олицетворением Нового Завета, живым его подтверждением. О мать! мать! — вскричал Сент-Клер всплеснув руками как бы под влиянием неудержимого порыва. Затем он сразу овладел собой, вернулся, сел на диван и продолжал:
— Мой брат и я мы были близнецы; говорят, вы сами знаете, что близнецы обыкновенно походят друг на друга,
