тери. Несчастная, напуганная старуха забыла, наконецъ, свои страхи, и даже Элиза, къ концу ночи задремала, не смотря на всю свою тревогу. Финеасъ былъ всѣхъ веселѣе, и, чтобы развлечь себя, насвистывалъ какіе-то далеко неквакерскіе мотивы.
Около трехъ часовъ, чуткое ухо Джоржа уловило вдали быстрый топотъ коня скакавшаго слѣдомъ за ними.
Онъ подтолкнулъ локтемъ Финеаса; тотъ придержалъ лошадей и прислушался.
— Это, навѣрно, Михаилъ, — сказалъ онъ, — я какъ будто узнаю галопъ его лошади. — Онъ привсталъ и, повернувъ голову, съ тревогой всматривался въ дорогу.
На вершинѣ холма смутно обрисовался всадникъ, скакавшій во весь опоръ.
— Да, это онъ! — сказалъ Финеасъ. Джоржъ и Джимъ выскочили изъ повозки, сами не зная для чего. Всѣ стояли молча, устремивъ глаза на приближавшагося всадника. Вотъ онъ спустился въ лощинку, гдѣ они не могли его видѣть; но они слышали все ближе и ближе рѣзкій скорый топотъ; наконецъ, онъ появился на пригоркѣ такъ близко, что его уже можно было окликнуть.
— Да, это Михаилъ, — сказалъ Финеасъ и, возвысивъ голосъ, крикнулъ: — Эй, Михаилъ, сюда!
— Финеасъ! Это ты?
— Да, что новаго? — Ѣдутъ они?
— Ѣдутъ и очень близко. Ихъ человѣкъ восемь или десять, всѣ они полупьяные, орутъ, ругаются, злы, какъ волки.
И въ эту самую минуту вѣтеръ донесъ до нихъ слабый звукъ скачущихъ лошадей.
— Живо садись, молодцы! — скомандовалъ Финеасъ. — Если хотите драться, такъ не здѣсь, дайте мнѣ подвезти васъ подальше.
Оба живо вскочили въ повозку, Финеасъ пустилъ лошадей во всю прыть, всадникъ скакалъ рядомъ съ ними. Повозка неслась, чуть не летѣла по мерзлой землѣ; но топотъ позади раздавался все слышнѣе и слышнѣе. Женщины услышали его, съ тревогой выглянули изъ повозки и увидали вдали, на гребнѣ пригорка группу всадниковъ, ясно вырисовывавшуюся на небѣ, окрашенномъ утренней зарей. Еще пригорокъ и преслѣдователи, очевидно, замѣтили ихъ повозку, бѣлый парусинный верхъ которой виднѣлся издалека; вѣтеръ донесъ до бѣглецовъ громкій крикъ грубаго торжества. Елиза почти лишилась чувствъ и крѣпче прижала къ себѣ ребенка; старуха молилась и стонала;
тери. Несчастная, напуганная старуха забыла, наконец, свои страхи, и даже Элиза, к концу ночи задремала, не смотря на всю свою тревогу. Финеас был всех веселее, и, чтобы развлечь себя, насвистывал какие-то далеко неквакерские мотивы.
Около трех часов, чуткое ухо Джоржа уловило вдали быстрый топот коня скакавшего следом за ними.
Он подтолкнул локтем Финеаса; тот придержал лошадей и прислушался.
— Это, наверно, Михаил, — сказал он, — я как будто узнаю галоп его лошади. — Он привстал и, повернув голову, с тревогой всматривался в дорогу.
На вершине холма смутно обрисовался всадник, скакавший во весь опор.
— Да, это он! — сказал Финеас. Джорж и Джим выскочили из повозки, сами не зная для чего. Все стояли молча, устремив глаза на приближавшегося всадника. Вот он спустился в лощинку, где они не могли его видеть; но они слышали всё ближе и ближе резкий скорый топот; наконец, он появился на пригорке так близко, что его уже можно было окликнуть.
— Да, это Михаил, — сказал Финеас и, возвысив голос, крикнул: — Эй, Михаил, сюда!
— Финеас! Это ты?
— Да, что нового? — Едут они?
— Едут и очень близко. Их человек восемь или десять, все они полупьяные, орут, ругаются, злы, как волки.
И в эту самую минуту ветер донес до них слабый звук скачущих лошадей.
— Живо садись, молодцы! — скомандовал Финеас. — Если хотите драться, так не здесь, дайте мне подвезти вас подальше.
Оба живо вскочили в повозку, Финеас пустил лошадей во всю прыть, всадник скакал рядом с ними. Повозка неслась, чуть не летела по мерзлой земле; но топот позади раздавался всё слышнее и слышнее. Женщины услышали его, с тревогой выглянули из повозки и увидали вдали, на гребне пригорка группу всадников, ясно вырисовывавшуюся на небе, окрашенном утренней зарей. Еще пригорок и преследователи, очевидно, заметили их повозку, белый парусинный верх которой виднелся издалека; ветер донес до беглецов громкий крик грубого торжества. Элиза почти лишилась чувств и крепче прижала к себе ребенка; старуха молилась и стонала;
