Развѣ ты хочешь идти, Ева? Останься-ка лучше дома, будемъ вмѣстѣ играть.
— Благодарю, папа, но мнѣ лучше хочется ѣхать въ церковь.
— Да вѣдь тамъ же страшно скучно?
— Да, немножко скучно, отвѣчала Ева, и спать хочется, но я стараюсь не засыпать.
— Такъ зачѣмъ же ты ѣдешь?
— Видите ли, папа, — шепнула ему дѣвочка, — тетя говоритъ, что Богъ хочетъ, чтобы мы бывали въ церкви; а вѣдь онъ намъ все далъ, вы сами знаете; отчего же намъ не сдѣлать такой бездѣлицы, если ему этого хочется. Вѣдь это же и не особенно скучно.
— Ахъ ты, моя милая, добренькая дѣвочка!-вскричалъ Сентъ-Клеръ, цѣлуя ее, — поѣзжай, моя умница и помолись за меня.
— Конечно, я всегда молюсь за васъ, — отвѣчала малютка, и вскочила въ карету вслѣдъ за матерью. Сентъ-Клеръ стоялъ на подъѣздѣ и посылалъ ей воздушные поцѣлуи, пока карета не скрылась изъ глазъ. Крупныя слезы стояли въ глазахъ его.
— О Евангелина! какъ идетъ къ тебѣ это имя, — думалъ онъ — Богъ послалъ тебя мнѣ, какъ живое евангеліе!
Такъ онъ чувствовалъ въ теченіе одной минуты; затѣмъ онъ закурилъ сигару, принялся читать „Пикаюня“ и забылъ о своемъ маленькомъ евангеліи. Не такъ ли поступаютъ и многіе другіе?
— Видишь ли, Евавгелина, — говорила въ это время мать, — надобно всегда быть доброй къ прислугѣ, но не слѣдуетъ относиться къ ней такъ, какъ мы относимся къ своимъ роднымъ, или къ людямъ одинаковаго съ нами званія. Если бы Мамми заболѣла, вѣдь ты не положила бы ее въ свою постельку?
— Мнѣ бы очень хотѣлось положить, мама, — сказала Ева, — тогда мнѣ было бы удобнѣе ухаживать за пей и потомъ, — знаете, у меня постелька лучше, чѣмъ у нея.
Марія пришла въ отчаянье отъ того отсутствія нравственнаго чутья, какое обнаружилось въ этомъ отвѣтѣ.
— Что мнѣ сдѣлать, чтобы эта дѣвочка поняла меня? — спросила она.
— Ничего! — многозначительно отвѣчала миссъ Офелія.
Ева смутилась и опечалилась на минуту, но, къ счастью, у дѣтей впечатлѣнія быстро мѣняются, и вскорѣ она уже весело смѣялась, выглядывая изъ окна быстро катившейся кареты.
Разве ты хочешь идти, Ева? Останься-ка лучше дома, будем вместе играть.
— Благодарю, папа, но мне лучше хочется ехать в церковь.
— Да ведь там же страшно скучно?
— Да, немножко скучно, отвечала Ева, и спать хочется, но я стараюсь не засыпать.
— Так зачем же ты едешь?
— Видите ли, папа, — шепнула ему девочка, — тетя говорит, что Бог хочет, чтобы мы бывали в церкви; а ведь он нам всё дал, вы сами знаете; отчего же нам не сделать такой безделицы, если ему этого хочется. Ведь это же и не особенно скучно.
— Ах ты, моя милая, добренькая девочка!-вскричал Сент-Клер, целуя ее, — поезжай, моя умница и помолись за меня.
— Конечно, я всегда молюсь за вас, — отвечала малютка, и вскочила в карету вслед за матерью. Сент-Клер стоял на подъезде и посылал ей воздушные поцелуи, пока карета не скрылась из глаз. Крупные слезы стояли в глазах его.
— О Евангелина! как идет к тебе это имя, — думал он — Бог послал тебя мне, как живое евангелие!
Так он чувствовал в течение одной минуты; затем он закурил сигару, принялся читать „Пикаюня“ и забыл о своем маленьком евангелии. Не так ли поступают и многие другие?
— Видишь ли, Евавгелина, — говорила в это время мать, — надобно всегда быть доброй к прислуге, но не следует относиться к ней так, как мы относимся к своим родным, или к людям одинакового с нами звания. Если бы Мамми заболела, ведь ты не положила бы ее в свою постельку?
— Мне бы очень хотелось положить, мама, — сказала Ева, — тогда мне было бы удобнее ухаживать за пей и потом, — знаете, у меня постелька лучше, чем у неё.
Мария пришла в отчаянье от того отсутствия нравственного чутья, какое обнаружилось в этом ответе.
— Что мне сделать, чтобы эта девочка поняла меня? — спросила она.
— Ничего! — многозначительно отвечала мисс Офелия.
Ева смутилась и опечалилась на минуту, но, к счастью, у детей впечатления быстро меняются, и вскоре она уже весело смеялась, выглядывая из окна быстро катившейся кареты.
