— Ахъ Сентъ-Клеръ, когда это ты научишься обращаться какъ слѣдуетъ съ прислугой! вѣдь это просто отвратительно, да чего ты ихъ балуешь! — вскричала Марія.
— Въ сущности, что за особенная бѣда, если бѣдный парень хочетъ походить на своего господина? Разъ я его воспиталъ такъ, что онъ высшимъ благомъ для себя считаетъ о-де-колонъ и носовыя платки, почему же мнѣ и не дать ихъ ему?
— А почему же вы его такъ воспитали? — спросила миссъ Офелія довольно рѣзко.
— Да ужъ слишкомъ это хлопотливое дѣло; лѣность, кузина, лѣность, вотъ что губитъ множество человѣческихъ душъ. Если бы не лѣность, я самъ былъ бы добродѣтеленъ, какъ ангелъ. Я начинаю думать, что лѣность это „корень нравственнаго зла“, какъ говорилъ у васъ въ Вермонтѣ старый докторъ Бозеремъ. Это, конечно, страшно непріятно!
— Я думаю, что на васъ, рабовладѣльцахъ, лежитъ страшная отвѣтственность, — проговорила миссъ Офелія. — Я ни за что въ свѣтѣ не взяла бы ее на себя. Вы должны воспитывать своихъ рабовъ, относиться къ нимъ, какъ къ разумнымъ существамъ, какъ къ существамъ съ безсмертною душою, за которыхъ вамъ придется отдать отчетъ передъ судомъ Божіимъ. Вотъ какъ я на это смотрю! — Негодованіе ея вырвалось наружу тѣмъ горячѣе, что оно съ утра накапливалось въ ея душѣ.
— Эхъ, полноте, перестаньте, пожалуйста, — сказалъ Сентъ Клеръ, быстро вставая, — вы ничего не знаете о нашей жизни! — Онъ сѣлъ за фортепьяно и заигралъ какую-то веселую пьесу. Сентъ-Клеръ былъ очень талантливый музыкантъ. У него было блестящее и твердое туше; пальцы его летали по клавишамъ, словно птицы, быстро и отчетливо. Онъ игралъ одну пьесу за другою, какъ человѣкъ, который хочетъ музыкой прогнать свое дурное настроеніе. Наконецъ, онъ отложилъ ноты въ сторону, всталъ и сказалъ весело:
— Ну, кузина, вы исполнили свой долгъ и прочли намъ хорошую нотацію; я васъ за это въ сущности очень уважаю. Я нисколько не сомнѣваюсь, что вы бросили мнѣ алмазъ самой неподдѣльной истины, но, видите ли, онъ попалъ мнѣ прямо въ лицо и потому я не сразу могъ оцѣнить его.
— Я со своей стороны не вижу никакой пользы отъ такихъ разговоровъ, — сказала Марія. — Не знаю, кто дѣлаетъ для прислуги больше насъ; а это нисколько не идетъ имъ на пользу, они становятся все хуже и хуже. Что касается до того, чтобы разговаривать съ ними и все такое, такъ могу сказалъ, я до усталости
— Ах Сент-Клер, когда это ты научишься обращаться как следует с прислугой! ведь это просто отвратительно, да чего ты их балуешь! — вскричала Мария.
— В сущности, что за особенная беда, если бедный парень хочет походить на своего господина? Раз я его воспитал так, что он высшим благом для себя считает о-де-колон и носовые платки, почему же мне и не дать их ему?
— А почему же вы его так воспитали? — спросила мисс Офелия довольно резко.
— Да уж слишком это хлопотливое дело; леность, кузина, леность, вот что губит множество человеческих душ. Если бы не леность, я сам был бы добродетелен, как ангел. Я начинаю думать, что леность это „корень нравственного зла“, как говорил у вас в Вермонте старый доктор Бозерем. Это, конечно, страшно неприятно!
— Я думаю, что на вас, рабовладельцах, лежит страшная ответственность, — проговорила мисс Офелия. — Я ни за что в свете не взяла бы ее на себя. Вы должны воспитывать своих рабов, относиться к ним, как к разумным существам, как к существам с бессмертною душою, за которых вам придется отдать отчет перед судом Божиим. Вот как я на это смотрю! — Негодование её вырвалось наружу тем горячее, что оно с утра накапливалось в её душе.
— Эх, полноте, перестаньте, пожалуйста, — сказал Сент Клер, быстро вставая, — вы ничего не знаете о нашей жизни! — Он сел за фортепьяно и заиграл какую-то веселую пьесу. Сент-Клер был очень талантливый музыкант. У него было блестящее и твердое туше; пальцы его летали по клавишам, словно птицы, быстро и отчетливо. Он играл одну пьесу за другою, как человек, который хочет музыкой прогнать свое дурное настроение. Наконец, он отложил ноты в сторону, встал и сказал весело:
— Ну, кузина, вы исполнили свой долг и прочли нам хорошую нотацию; я вас за это в сущности очень уважаю. Я нисколько не сомневаюсь, что вы бросили мне алмаз самой неподдельной истины, но, видите ли, он попал мне прямо в лицо и потому я не сразу мог оценить его.
— Я со своей стороны не вижу никакой пользы от таких разговоров, — сказала Мария. — Не знаю, кто делает для прислуги больше нас; а это нисколько не идет им на пользу, они становятся всё хуже и хуже. Что касается до того, чтобы разговаривать с ними и всё такое, так могу сказал, я до усталости
