— Ахъ, какія глупости, дѣвочка, какія глупости! — прервала ее Марія, — что это, право, за странный ребенокъ!
Да отчего же, мама? Мнѣ кажется, — робко прибавила она, — что Мамми нездорова. Она мнѣ говорила, что у нея послѣднее время постоянно болитъ голова.
— Ну, да, это обыкновенная манера Мамми! Они всѣ на одинъ ладъ: чуть у нихъ заболитъ голова или палецъ, они уже дѣлаютъ изъ этого цѣлую исторію. Этому никогда нельзя потакать — никогда! У меня на этотъ счетъ строгія правила, — сказала она обращаясь къ миссъ Офеліи, — и вы сами скоро убѣдитесь, что это необходимо. Если вы позволите прислугѣ жаловаться на всякую мелкую непріятность, на всякое маленькое нездоровье, вы съ ними хлопотъ не оберетесь. Я сама никогда ни на что не жалуюсь, никто не знаетъ, какъ я страдаю. Я чувствую, что мой долгъ страдать молча и молчу.
Круглые глаза миссъ Офеліи выразили такое нескрываемое удивленіе при этихъ заключительныхъ словахъ, что Сентъ-Клеръ не выдержалъ и разразился громкимъ смѣхомъ.
— Сентъ-Клеръ всегда смѣется, когда я сдѣлаю малѣйшій намекъ на свое нездоровье, — проговорила Марія тономъ несчастной мученицы. — Надѣюсь, что не настанетъ тотъ день, когда ему придется пожалѣть объ этомъ! — И Марія приложила къ глазамъ платокъ,
Послѣдовало неловкое молчаніе. Наконецъ Сентъ-Клеръ всталъ, посмотрѣлъ на часы, объявилъ, что ему нужно повидаться съ однимъ знакомымъ и вышелъ. Ева побѣжала за нимъ, миссъ Офелія и Марія остались однѣ за столомъ.
— Вотъ это всегдашняя манера Сентъ-Клера! — проговорила Марія, быстрымъ движеніемъ отнимая платокъ отъ глазъ, какъ только преступникъ, для котораго это должно было служить наказаніемъ, скрылся изъ глазъ.
— Онъ не понимаетъ, онъ не можетъ и не хочетъ понять, какъ я страдаю и страдала всѣ эти годы. Если бы я еще жаловалась, если бы я поднимала шумъ изъ-за всякой своей болѣзни, его можно бы оправдать. Мужчинѣ вполнѣ естественно надоѣдаетъ вѣчноноющая жена. Но я молчала, я молча переносила свои страданія, пока, наконецъ, Сентъ-Клеръ вообразилъ, что я могу перенести рѣшительно все.
Миссъ Офелія совершенно не знала, что отвѣчать на эту тираду.
Пока она придумывала, что сказать, Марія вытерла слезы, пригладила свои перышки, какъ голубка послѣ дождя, и завела
— Ах, какие глупости, девочка, какие глупости! — прервала ее Мария, — что это, право, за странный ребенок!
Да отчего же, мама? Мне кажется, — робко прибавила она, — что Мамми нездорова. Она мне говорила, что у неё последнее время постоянно болит голова.
— Ну, да, это обыкновенная манера Мамми! Они все на один лад: чуть у них заболит голова или палец, они уже делают из этого целую историю. Этому никогда нельзя потакать — никогда! У меня на этот счет строгие правила, — сказала она обращаясь к мисс Офелии, — и вы сами скоро убедитесь, что это необходимо. Если вы позволите прислуге жаловаться на всякую мелкую неприятность, на всякое маленькое нездоровье, вы с ними хлопот не оберетесь. Я сама никогда ни на что не жалуюсь, никто не знает, как я страдаю. Я чувствую, что мой долг страдать молча и молчу.
Круглые глаза мисс Офелии выразили такое нескрываемое удивление при этих заключительных словах, что Сент-Клер не выдержал и разразился громким смехом.
— Сент-Клер всегда смеется, когда я сделаю малейший намек на свое нездоровье, — проговорила Мария тоном несчастной мученицы. — Надеюсь, что не настанет тот день, когда ему придется пожалеть об этом! — И Мария приложила к глазам платок,
Последовало неловкое молчание. Наконец Сент-Клер встал, посмотрел на часы, объявил, что ему нужно повидаться с одним знакомым и вышел. Ева побежала за ним, мисс Офелия и Мария остались одни за столом.
— Вот это всегдашняя манера Сент-Клера! — проговорила Мария, быстрым движением отнимая платок от глаз, как только преступник, для которого это должно было служить наказанием, скрылся из глаз.
— Он не понимает, он не может и не хочет понять, как я страдаю и страдала все эти годы. Если бы я еще жаловалась, если бы я поднимала шум из-за всякой своей болезни, его можно бы оправдать. Мужчине вполне естественно надоедает вечно ноющая жена. Но я молчала, я молча переносила свои страдания, пока, наконец, Сент-Клер вообразил, что я могу перенести решительно всё.
Мисс Офелия совершенно не знала, что отвечать на эту тираду.
Пока она придумывала, что сказать, Мария вытерла слезы, пригладила свои перышки, как голубка после дождя, и завела
