кѣмъ нибудь. Мамми бываетъ иногда страшно упряма, никто этого такъ не знаетъ, какъ я.
— Есть у нея дѣти? — спросила миссъ Офелія.
— Да, двое.
— Она, навѣрно, и объ нихъ скучаетъ?
— Да, вѣроятно, но я никакъ не могла взять сюда такихъ маленькихъ замарашекъ, они были препротивные. Кромѣ того они отнимали бы у нея слишкомъ много времени. Но я увѣрена, чта Мамми до сихъ поръ таитъ въ душѣ злобное чувство противъ меня. Она не хотѣла ни за кого выходить замужъ, и я даже думаю, что хотя она знаетъ, какъ она мнѣ нужна, и какое у меня слабое здоровье, но она завтра же ушла бы къ мужу, если бы только смѣла. Право, я такъ увѣрена, они всѣ такіе эгоисты, даже лучшіе изъ нихъ.
— Какъ непріятно думать — это, — сухо сказалъ Сентъ-Клеръ.
Миссъ Офелія бросила на него проницательный взглядъ и
замѣтила на щекахъ его краску стыда и сдержаннаго негодованія, а на губахъ саркастическую улыбку.
— Между тѣмъ, вы не повѣрите, какъ я всегда баловала Мамми! — продолжала Марія. — Желала-бы я, чтобы ваши сѣверныя служанки заглянули въ ея платяной шкафъ: у нее тамъ и шелковыя, и кисейныя платья одно даже изъ настоящаго батиста. Я иногда по цѣлымъ часамъ отдѣлывала ей чепчики и наряжала ее, когда она собиралась въ гости. Никакой обиды она отъ меня не видѣла: сѣкли ее во всю ея жизнь не больше одного, двухъ разъ. Она каждый день получаетъ крѣпкій кофе и чай съ бѣлымъ сахаромъ. Это, конечно, очень дурно, но Сентъ-Клеръ хочетъ, чтобы у насъ слуги жили, какъ господа, и они всѣ дѣлаютъ, что хотятъ. Наши слуги страшно избалованы, это фактъ. Мнѣ кажется, мы отчасти виноваты въ томъ, что они эгоисты и ведутъ себя точно избалованныя дѣти; я даже устала повторять это Сентъ-Клеру.
— И я усталъ! — отозвался Сентъ-Клеръ, принимаясь за утреннюю газету.
Ева, красавица Ева, стояла тутъ же и слушала мать съ своимъ обычнымъ выраженіемъ глубокой вдумчивости. Она тихонько подошла къ матери сзади и обняла ручками ея шею.
— Ну, что тебѣ, Ева?
— Мама, позвольте мнѣ поухаживать за вами одну ночь, только одну? Я знаю, что не разстрою вамъ нервы, и я не буду спать. Я часто не сплю по ночамъ и все думаю…
кем-нибудь. Мамми бывает иногда страшно упряма, никто этого так не знает, как я.
— Есть у неё дети? — спросила мисс Офелия.
— Да, двое.
— Она, наверно, и об них скучает?
— Да, вероятно, но я никак не могла взять сюда таких маленьких замарашек, они были препротивные. Кроме того они отнимали бы у неё слишком много времени. Но я уверена, чта Мамми до сих пор таит в душе злобное чувство против меня. Она не хотела ни за кого выходить замуж, и я даже думаю, что хотя она знает, как она мне нужна, и какое у меня слабое здоровье, но она завтра же ушла бы к мужу, если бы только смела. Право, я так уверена, они все такие эгоисты, даже лучшие из них.
— Как неприятно думать — это, — сухо сказал Сент-Клер.
Мисс Офелия бросила на него проницательный взгляд и
заметила на щеках его краску стыда и сдержанного негодования, а на губах саркастическую улыбку.
— Между тем, вы не поверите, как я всегда баловала Мамми! — продолжала Мария. — Желала бы я, чтобы ваши северные служанки заглянули в её платяной шкаф: у нее там и шелковые, и кисейные платья одно даже из настоящего батиста. Я иногда по целым часам отделывала ей чепчики и наряжала ее, когда она собиралась в гости. Никакой обиды она от меня не видела: секли ее во всю её жизнь не больше одного, двух раз. Она каждый день получает крепкий кофе и чай с белым сахаром. Это, конечно, очень дурно, но Сент-Клер хочет, чтобы у нас слуги жили, как господа, и они все делают, что хотят. Наши слуги страшно избалованы, это факт. Мне кажется, мы отчасти виноваты в том, что они эгоисты и ведут себя точно избалованные дети; я даже устала повторять это Сент-Клеру.
— И я устал! — отозвался Сент-Клер, принимаясь за утреннюю газету.
Ева, красавица Ева, стояла тут же и слушала мать с своим обычным выражением глубокой вдумчивости. Она тихонько подошла к матери сзади и обняла ручками её шею.
— Ну, что тебе, Ева?
— Мама, позвольте мне поухаживать за вами одну ночь, только одну? Я знаю, что не расстрою вам нервы, и я не буду спать. Я часто не сплю по ночам и всё думаю…
