— Гдѣ же твой малютка, Руфь?
— О, онъ сейчасъ явится; твоя Мэри утащила его у меня и побѣжала въ сарай, показать его дѣтямъ.
Въ эту минуту дверь отворилась и вошла Мэри хорошенькая, розовенькая дѣвочка съ такими же карими глазами, какъ у матери, и съ ребенкомъ на рукахъ.
— Ага! — вскричала Рахиль, подходя и беря на руки большого, толстаго, бѣлаго мальчугана. — Какой онъ молодецъ, и какъ выросъ!
— Да, онъ славно растетъ! — отвѣчала Руфь. Она взяла ребенка, сняла съ него маленькій голубой шелковый капотикъ и разныя пеленки и одѣяльцы, въ которыя онъ былъ завернутъ; она дернула въ одномъ мѣстѣ, подтянула въ другомъ, одно расправила, другое разгладила и крѣпко расцѣловавъ ребенка, посидила его на полъ, чтобы онъ могъ придти въ себя. Ребенокъ, повидимому, привыкъ къ такого рода обращенію: онъ засунулъ въ ротъ большой палецъ (какъ будто такъ и слѣдовало), и погрузился въ свои собственныя размышленія, а мать его между тѣмъ сѣла, вытащила длинный чулокъ изъ синей и бѣлой бумаги и принялась быстро вязать его.
— Мэри, хорошо, если бы ты поставила котелокъ воды, — ласково сказала мать.
Мэри ушла съ котелкомъ къ колодцу и черезъ нѣсколько минутъ поставила его на плиту, гдѣ онъ вскорѣ весело зашипѣлъ и закипѣлъ, какъ бы свидѣтельствуя о гостепріимствѣ и радушіи хозяевъ. Рахиль дала еще нѣсколько ласковыхъ указаній шопотомъ и та же рука сложила персики въ кастрюлю и поставила на огонь.
Рахиль взяла бѣлоснѣжную доску для тѣста, подвязала себѣ передникъ и начала быстро приготовлять бисквиты, замѣтивъ Мэри: — Мэри, сказала бы ты Джону, чтобы онъ приготовилъ цыпленка, — и Мэри тотчасъ же исчезла.
— А какъ здоровье Абигаиль Петерсъ? — спросила Рахиль, продолжая возиться съ бисквитами.
— Ей лучше, — отвѣчала Руѳь. — Я была у нея сегодня утромъ, постлала постель, убрала комнаты. Лія Гильсъ пошла къ ней въ полдень, чтобы напечь ей на нѣсколько дней хлѣба и пироговъ; я обѣщала зайти вечеромъ смѣнить ее.
— Я пойду къ ней завтра, постираю и починю, что нужно, сказала Рахиль.
— Ахъ, это отлично! — вскричала Руфь. — Я слышала, — при-
— Где же твой малютка, Руфь?
— О, он сейчас явится; твоя Мэри утащила его у меня и побежала в сарай, показать его детям.
В эту минуту дверь отворилась и вошла Мэри хорошенькая, розовенькая девочка с такими же карими глазами, как у матери, и с ребенком на руках.
— Ага! — вскричала Рахиль, подходя и беря на руки большого, толстого, белого мальчугана. — Какой он молодец, и как вырос!
— Да, он славно растет! — отвечала Руфь. Она взяла ребенка, сняла с него маленький голубой шелковый капотик и разные пеленки и одеяльцы, в которые он был завернут; она дернула в одном месте, подтянула в другом, одно расправила, другое разгладила и крепко расцеловав ребенка, посидила его на пол, чтобы он мог придти в себя. Ребенок, по-видимому, привык к такого рода обращению: он засунул в рот большой палец (как будто так и следовало), и погрузился в свои собственные размышления, а мать его между тем села, вытащила длинный чулок из синей и белой бумаги и принялась быстро вязать его.
— Мэри, хорошо, если бы ты поставила котелок воды, — ласково сказала мать.
Мэри ушла с котелком к колодцу и через несколько минут поставила его на плиту, где он вскоре весело зашипел и закипел, как бы свидетельствуя о гостеприимстве и радушии хозяев. Рахиль дала еще несколько ласковых указаний шёпотом и та же рука сложила персики в кастрюлю и поставила на огонь.
Рахиль взяла белоснежную доску для теста, подвязала себе передник и начала быстро приготовлять бисквиты, заметив Мэри: — Мэри, сказала бы ты Джону, чтобы он приготовил цыпленка, — и Мэри тотчас же исчезла.
— А как здоровье Абигаиль Петерс? — спросила Рахиль, продолжая возиться с бисквитами.
— Ей лучше, — отвечала Руфь. — Я была у неё сегодня утром, постлала постель, убрала комнаты. Лия Гильс пошла к ней в полдень, чтобы напечь ей на несколько дней хлеба и пирогов; я обещала зайти вечером сменить ее.
— Я пойду к ней завтра, постираю и починю, что нужно, сказала Рахиль.
— Ах, это отлично! — вскричала Руфь. — Я слышала, — при-
