— Ну что-жъ, отлично, если такова воля Провидѣнія, то мы покоримся ей и будемъ покупать негровъ, не правда ли, сэръ? сказалъ высокій, обращаясь къ Гэлею, который стоялъ у печки, заложивъ руки въ карманы и внимательно прислушиваясь къ разговору.
— Да, продолжалъ онъ, мы не можемъ не покоряться волѣ Привидѣнія. Мы будемъ продавать, вымѣнивать, угнетать негровъ, они для этого только и созданы. Очень успокоительная точка зрѣнія, какъ по вашему, чужакъ?
— Я никогда объ этомъ не думалъ, отозвался Гэлей. — Я самъ не могъ бы такъ объяснить этого, я неученый. Я взялся за эту торговлю, какъ за средство жизни, и думалъ такъ, что если это грѣшно, такъ я потомъ покаюсь, понимаете?
— А теперь вамъ и каяться не для чего? сказалъ высокій. — Вотъ что значитъ, хорошо знать Писаніе! Если бы вы изучали Библію, какъ этотъ почтенный человѣкъ, вы бы давно знали это и совѣсть ваша была бы спокойна. Вы бы сказали себѣ: „Проклятъ“ — какъ его тамъ? и не думали бы, что грѣшите. — Высокій господинъ, который былъ никто иной, какъ уже знакомый читателю скотопромышленникъ, сѣлъ и принялся курить съ лукавой усмѣшкой на своемъ длинномъ, сухомъ лицѣ.
Высокій, стройный молодой человѣкъ съ умнымъ, выразительнымъ лицомъ вмѣшался въ разговоръ и проговорилъ: „Какъ вы хотите, чтобы люди поступали съ вами, такъ и вы поступайте съ ними“. Кажется этотъ текстъ тоже взятъ изъ св. Писанія, какъ и „Проклятъ Ханаанъ“.
— Гмъ… это очень понятный текстъ, чужакъ, для нашего-брата, неученаго, — замѣтилъ Джонъ, скотопромышленникъ, и принялся пускать дымъ, словно вулканъ.
Молодой человѣкъ повидимому собирался сказать еще что-то, ' но пароходъ вдругъ остановился и всѣ пассажиры, какъ всегда водится, бросились къ борту посмотрѣть, гдѣ пристали.
— Кажется, они оба священники? спросилъ Джонъ у одного изъ пассажировъ, выходившаго вмѣстѣ съ нимъ.
Пассажиръ утвердительно кивнулъ головой. Какъ только пароходъ причалилъ, на сходни быстро вбѣжала негритянка, растолкала толпу, бросилась къ тому мѣсту, гдѣ сидѣла партія негровъ, обняла обѣими руками несчастную штуку товара, значившуюся: „Джонъ, тридцать лѣтъ“, и съ рыданьями и слезами называла его своимъ мужемъ.
Но къ чему разсказывать исторію, повторяющуюся слишкомъ часто, каждый день, исторію разбитыхъ сердецъ, угнетенія и
— Ну что ж, отлично, если такова воля Провидения, то мы покоримся ей и будем покупать негров, не правда ли, сэр? сказал высокий, обращаясь к Гэлею, который стоял у печки, заложив руки в карманы и внимательно прислушиваясь к разговору.
— Да, продолжал он, мы не можем не покоряться воле Привидения. Мы будем продавать, выменивать, угнетать негров, они для этого только и созданы. Очень успокоительная точка зрения, как по вашему, чужак?
— Я никогда об этом не думал, отозвался Гэлей. — Я сам не мог бы так объяснить этого, я неученый. Я взялся за эту торговлю, как за средство жизни, и думал так, что если это грешно, так я потом покаюсь, понимаете?
— А теперь вам и каяться не для чего? сказал высокий. — Вот что значит, хорошо знать Писание! Если бы вы изучали Библию, как этот почтенный человек, вы бы давно знали это, и совесть ваша была бы спокойна. Вы бы сказали себе: „Проклят“ — как его там? и не думали бы, что грешите. — Высокий господин, который был никто иной, как уже знакомый читателю скотопромышленник, сел и принялся курить с лукавой усмешкой на своем длинном, сухом лице.
Высокий, стройный молодой человек с умным, выразительным лицом вмешался в разговор и проговорил: „Как вы хотите, чтобы люди поступали с вами, так и вы поступайте с ними“. Кажется этот текст тоже взят из св. Писания, как и „Проклят Ханаан“.
— Гм… это очень понятный текст, чужак, для нашего-брата, неученого, — заметил Джон, скотопромышленник, и принялся пускать дым, словно вулкан.
Молодой человек по-видимому собирался сказать еще что-то, ' но пароход вдруг остановился и все пассажиры, как всегда водится, бросились к борту посмотреть, где пристали.
— Кажется, они оба священники? спросил Джон у одного из пассажиров, выходившего вместе с ним.
Пассажир утвердительно кивнул головой. Как только пароход причалил, на сходни быстро вбежала негритянка, растолкала толпу, бросилась к тому месту, где сидела партия негров, обняла обеими руками несчастную штуку товара, значившуюся: „Джон, тридцать лет“, и с рыданьями и слезами называла его своим мужем.
Но к чему рассказывать историю, повторяющуюся слишком часто, каждый день, историю разбитых сердец, угнетения и
