Онъ давно долженъ былъ дать тебѣ вольную! Можетъ быть, теперь его дѣла запутались, но все-таки я чувствую, что это несправедливо. Ничто не выбьетъ у меня этой мысли. Ты былъ ему такой вѣрный слуга, всегда ставилъ его дѣла выше своихъ, заботился о немъ больше, чѣмъ о женѣ и о дѣтяхъ! Богъ накажетъ его за то, что онъ за свои долги расплачивается чужимъ горемъ, чужою кровью!
— Xлоя, если ты меня любишь не говори такихъ вещей. Вѣдь мы, можетъ быть послѣдній разъ вмѣстѣ. Мнѣ такъ непріятно, когда ты бранишь нашего господина. Вѣдь я носилъ его на рукахъ, когда онъ былъ крошечнымъ ребенкомъ, понятно, я не могу не любить его. А что онъ мало думалъ о бѣдномъ Томѣ, это тоже понятно. Господа привыкли, чтобы другіе все дѣлали для нихъ и не придаютъ этому значенія. Ты только сравни его съ другими господами; у кого живется невольникамъ такъ привольно, гдѣ съ ними обращаются такъ хорошо, какъ у насъ? Онъ никогда не допустилъ бы такой
Он давно должен был дать тебе вольную! Может быть, теперь его дела запутались, но всё-таки я чувствую, что это несправедливо. Ничто не выбьет у меня этой мысли. Ты был ему такой верный слуга, всегда ставил его дела выше своих, заботился о нём больше, чем о жене и о детях! Бог накажет его за то, что он за свои долги расплачивается чужим горем, чужою кровью!
— Xлоя, если ты меня любишь не говори таких вещей. Ведь мы, может быть последний раз вместе. Мне так неприятно, когда ты бранишь нашего господина. Ведь я носил его на руках, когда он был крошечным ребенком, понятно, я не могу не любить его. А что он мало думал о бедном Томе, это тоже понятно. Господа привыкли, чтобы другие всё делали для них и не придают этому значения. Ты только сравни его с другими господами; у кого живется невольникам так привольно, где с ними обращаются так хорошо, как у нас? Он никогда не допустил бы такой
