вы ошибаетесь! Моя маленькая Нелли! Дорогая моя Нелли!
Не возможно выразить самыми краснорѣчивыми словами болѣе любви и привязанности!… Послѣдними шестью словами, продавецъ древностей высказалъ всю душу свою. Я ждалъ, чтобы онъ снова заговорилъ, но, опустивъ подбородокъ на руку и покачивая головой, онъ устремилъ взоры на огонь.
Мы еще молчали, когда дѣвушка вышла изъ своей комнатки; каштановые волосы ея спускались на бѣлую шейку и по лицу, на которомъ разлилась краска, видно было, какъ она торопилась, чтобы скорѣе воротиться къ намъ. Она тотчасъ начала готовить ужинъ; я слѣдилъ за нею взорами, и замѣтилъ, что старикъ воспользовался этимъ, чтобы по-ближе разсмотрѣть меня. Меня удивило то, что дѣвушка одна все приготовляла; казалось, кромѣ насъ троихъ, въ домѣ не было ни души. Когда она на-минуту отлучилась, я заговорилъ объ этомъ со старикомъ и онъ отвѣчалъ, что трудно найти взрослую женщину, которая была бы заботливѣе и столько достойна уваженія, какъ Нелли.
Недовольный тѣмъ, что̀ казалось мнѣ эгоизмомъ, я сказалъ: — Я всегда съ сожалѣніемъ смотрю на дѣтей, которымъ даютъ слишкомъ рано понимать, что̀ такое жизнь. Это значитъ изсушать источники довѣрчивости и простодушія ихъ, два изъ лучшихъ качествъ, дарованныхъ имъ небомъ, и требовать, чтобы они раздѣляли горести наши, прежде чѣмъ сдѣлались способными принимать участіе въ нашихъ радостяхъ.
— Источники этихъ качествъ слишкомъ глубоки, мистеръ, чтобъ когда-нибудь могли изсякнуть. Впрочемъ, у дѣтей бѣдняковъ не много радостей и самыя простыя удовольствія дѣтства, надобно для нихъ покупать.
— Но, извините, что я съ вами такъ откровененъ: вы, вѣроятно, не такъ бѣдны, что…
— Она мнѣ не дочь. Я отецъ бѣдной покойной матери ея. Я не могу ничего откладывать на черный день, ни одного пенни, хотя живу какъ вы видите. Но, и положивъ руку ко мнѣ на плечо, онъ прибавилъ, понизивъ го-
вы ошибаетесь! Моя маленькая Нелли! Дорогая моя Нелли! Невозможно выразить самыми красноречивыми словами более любви и привязанности!…
Последними шестью словами, продавец древностей высказал всю душу свою. Я ждал, чтобы он снова заговорил, но, опустив подбородок на руку и покачивая головой, он устремил взоры на огонь.
Мы еще молчали, когда девушка вышла из своей комнатки; каштановые волосы её спускались на белую шейку и по лицу, на котором разлилась краска, видно было, как она торопилась, чтобы скорее воротиться к нам. Она тотчас начала готовить ужин; я следил за нею взорами, и заметил, что старик воспользовался этим, чтобы поближе рассмотреть меня. Меня удивило то, что девушка одна всё приготовляла; казалось, кроме нас троих, в доме не было ни души. Когда она на минуту отлучилась, я заговорил об этом со стариком и он отвечал, что трудно найти взрослую женщину, которая была бы заботливее и столько достойна уважения, как Нелли.
Недовольный тем, что казалось мне эгоизмом, я сказал: — Я всегда с сожалением смотрю на детей, которым дают слишком рано понимать, что такое жизнь. Это значит иссушать источники доверчивости и простодушие их, два из лучших качеств, дарованных им небом, и требовать, чтобы они разделяли горести наши, прежде чем сделались способными принимать участие в наших радостях.
— Источники этих качеств слишком глубоки, мистер, чтоб когда-нибудь могли иссякнуть. Впрочем, у детей бедняков не много радостей и самые простые удовольствия детства, надобно для них покупать.
— Но, извините, что я с вами так откровенен: вы, вероятно, не так бедны, что…
— Она мне не дочь. Я отец бедной покойной матери её. Я не могу ничего откладывать на черный день, ни одного пенни, хотя живу как вы видите. Но, — и положив руку ко мне на плечо, он прибавил, понизив го-
