его безднъ и водоворотовъ. Меня, по робости, пугала мысль о вступленіи въ свѣтъ, но въ воображеніи моемъ онъ представлялся великолѣпнымъ театромъ, на которомъ разыгриваются блистательныя роли, знакомый мнѣ по исторіи и романамъ. Всѣ лица, по моему мнѣнію, двигались въ немъ стройно, согласно; всѣ происшествія клонились къ славной развязкѣ. И въ этотъ міръ я принесла съ собой сердце чистое, исполненное любви и теплаго упованія на доброжелательство людей, святыя понятія объ ихъ добродѣтеляхъ и пламенную вѣру въ мою хоть малую долю счастія на земли.
Не прошло года какъ мои невинныя вѣрованія, мои чувства, для всѣхъ открытыя, были измяты, раздавлены недружелюбіемъ людей, ихъ злоязычіемъ и злопамятствомъ, ихъ упорнымъ стремленіемъ всегда отрывать золото въ карманѣ ближняго и черное зло въ его невиннѣйшихъ поступкахъ. — «Отчего это, почему это?» твердила я въ недоумѣніи, сравнивая сущность съ разсказами моей матери, съ сужденіями отца, и переходила изъ одной крайности въ другую. Я ожесточалась противъ всѣхъ и каждаго. Бѣдные люди! я винила ихъ въ томъ, что они были людьми, а не небожителями, какими рисовало ихъ мое воображеніе. Я не могла вѣрить, однако жъ, чтобы весь свѣтъ былъ подобенъ тому, въ которомъ началось поприще моей жизни; въ толпѣ людей, окружавшихъ меня, я не хотѣла признать человечества, и отъ всей полноты души предавала его презрѣнію.
Это было основнымъ камнемъ всѣхъ моихъ заблужденій.
Въ домѣ тетки, я жила въ угнетеніи и совершенно отчужденною отъ всѣхъ. Никто не умѣлъ или не хотѣлъ понимать меня; я съ своей стороны, также, не могла примириться съ ихъ образомъ мыслей и поступ-
его бездн и водоворотов. Меня, по робости, пугала мысль о вступлении в свет, но в воображении моем он представлялся великолепным театром, на котором разыгрываются блистательные роли, знакомый мне по истории и романам. Все лица, по моему мнению, двигались в нем стройно, согласно; все происшествия клонились к славной развязке. И в этот мир я принесла с собой сердце чистое, исполненное любви и теплого упования на доброжелательство людей, святые понятия об их добродетелях и пламенную веру в мою хоть малую долю счастья на земле.
Не прошло года как мои невинные верования, мои чувства, для всех открытий, были измяты, раздавлены недружелюбием людей, их злоязычием и злопамятством, их упорным стремлением всегда отрывать золото в кармане ближнего и черное зло в его невиннейших поступках. — «Отчего это, почему это?» твердила я в недоумении, сравнивая сущность с рассказами моей матери, с суждениями отца, и переходила из одной крайности в другую. Я ожесточалась против всех и каждого. Бедные люди! я винила их в том, что они были людьми, а не небожителями, какими рисовало их мое воображение. Я не могла верить, однако же, чтобы весь свет был подобен тому, в котором началось поприще моей жизни; в толпе людей, окружавших меня, я не хотела признать человечества, и от всей полноты души предавала его презрению.
Это было основным камнем всех моих заблуждений.
В доме тетки, я жила в угнетении и совершенно отчужденною от всех. Никто не умел или не хотел понимать меня; я со своей стороны, также, не могла примириться с их образом мыслей и поступ-
