мои. Я обращаюсь къ вашей матушкѣ: она умѣетъ распознавать людей.
— Къ несчастію! сказала мистрисъ Никльби, вздохнувши изъ глубины сердца.
Ежели сказать правду, такъ для нея тутъ не было большаго несчастья, потому-что умѣнье мистрисъ Никльби распознавать людей подлежало глубокому сомнѣнію, да и самъ Ральфъ, кажется, точно такъ думалъ, потому-что онъ не удержался отъ улыбки, выговаривая послѣднія слова.
— Я не скажу ничего, началъ онъ: не скажу ничего о томъ, что̀ я для васъ сдѣлалъ и еще думалъ сдѣлать. Я, къ сожалѣнію, долженъ отказаться отъ своихъ намѣреній. Этотъ безумный отнимаетъ у меня и руки, и волю. Зная напередъ, какъ огорчитъ васъ негодное поведеніе сына, онъ еще осмѣлился самъ явиться къ вамъ на глаза, чтобы увеличить вашу бѣдность и расточить небольшую сумму, которую вырабатываетъ его сестра. Судите сами, могу ли я равнодушно смотрѣть на это. Нѣтъ! я не хочу поощрять его глупостей, его жестокихъ поступковъ съ вами; но такъ какъ въ то же время я не хочу и требовать, чтобы вы отказались отъ него, то мнѣ больше ничего не остается, какъ покинуть васъ на произволъ судьбы. Вотъ мое мнѣніе, сударыня. Угодно ли вамъ отвѣчать что-нибудь?
Если бы Ральфъ и не зналъ всей силы того, что теперь говорилъ, то могъ бы узнать ее, глядя на Николая. Какъ ни невиненъ былъ самъ молодой человѣкъ въ преступленіяхъ, которыя на него взводили, всякое слово хитраго старика жалило его прямо въ сердце, и когда Ральфъ замѣтилъ, что лицо Николая поблѣднѣло, что губы его задрожали, то самъ порадовался внутренно, видя, какъ искусно онъ сложилъ речь свою, чтобы произвести самое сильное впечатлѣніе въ юномъ и пылкомъ умѣ племянника, котораго ненавидѣлъ.
