— Пустите меня! Сію же минуту пустите!
И сдѣлавъ рѣшительное усиліе чтобъ освободиться, Катя вырвалась, кинулась въ двери, но тутъ встрѣтилъ ее старикъ Ральфъ.
— Что̀ это значитъ? сказалъ онъ, входя въ комнату.
— Дядюшка! этого ли я должна была ожидать въ вашемъ домѣ? Бѣдная, безпомощная дѣвушка, дочь вашего покойнаго брата, выставлена здѣсь на оскорбленіе, на позоръ!....
Старый Никльби бросилъ на Хока взглядъ, который самъ сатана присвоилъ бы себѣ съ удовольствіемъ; жилы на его морщинистомъ лбу налились кровью, и нервы около рта пришли въ судорожное движеніе.
— Вы ошиблись, сэръ, сказалъ онъ сквозь зубы.
Мольбери немного смутился отъ неожиданнаго появленія старика, но скоро его замѣшательство совершенно разсѣялось, и онъ, смѣло смотря въ глаза Ральфу, отвѣчалъ: Полноте, Никльби! вѣдь я васъ знаю.
— Знаете? Хорошо. Но и я также васъ знаю.
Они пристально смотрѣли другъ на друга, и этотъ взоръ выражалъ, что они оба чувствуютъ невозможность всякаго притворства и скрытности между ними.
— Я напоилъ дурака, чтобы онъ опросталъ мнѣ дорогу, сказалъ наконецъ сэръ Мольбери.
— А я подстрѣлилъ ястреба, чтобы онъ не хищничалъ, отвѣчалъ Никльби, намекая этимъ на самаго Хока, потому-что имя Хокъ, Huuk, значить по-англійски ястребъ.
Сэръ Мольбери съ дьявольской улыбкой пожалъ плечами и, шатаясь, вышелъ изъ комнаты. Ральфъ затворилъ за нимъ дверь, посадилъ Катю на кушетку и сѣлъ самъ возлѣ нея.
— Послушай, сказалъ онъ вполголоса, какъ-будто ему было неловко говорить съ молодой дѣвушкой: перестань думать объ этомъ.
— Охъ! сжальтесь надо мной, отвѣчала Катя, въ
