отъ какого-то нищаго, да еще въ присутствіи этого котенка, этой осьмнадцати-лѣтней мельниковой дочери.... О, Боже мой! Боже мой! Правда, что котенокъ выходить замужъ за человѣка, который ползалъ бы на колѣняхъ передъ миссъ Фанни, если бы ему пришла въ голову дерзкая мысль просить руки ея; но котенокъ всё-таки выходить, а Фанни—нѣтъ!.... И ей смертельно хотѣлось бы задушить Матильду.
Впрочемъ у Фанни оставалось еще утѣшеніе,—надежда отмстить. Ободрившись, немножко, она сказала Матильдѣ, что Николай извергъ, злодѣй, которому она ни за что̀ на свѣтѣ не отдастъ руки своей, и побѣжала домой, повторяя дорогою: «Хорошо! Хорошо! я ему покажу себя! я доведу, что маменька непремѣнно вгонитъ его въ чахотку. Пускай сбудется пророчество этого долговязаго Джона, который не нашелъ себѣ невѣсты лучше мельничихи!»
Съ этого времени личная ненависть мистрисъ Сквирсъ къ Николаю была еще безпрестанно подстрекаема мстительностію Фанни, и молодой человѣкъ увидѣлъ себя предметомъ какого-то постояннаго негодованія и презрѣнія со стороны всего семейства Сквирсовъ, такъ, что иногда у него кровь бросалась въ голову отъ бѣшенства, а слезы лились, какъ рѣка. Придумали особое средство досаждать ему, разрывать его сердце на части и выводить изъ терпѣнія: начали мучить Смайка. Если бы дѣло шло только о прибавкѣ работы, это бы еще ничего; побои безъ вины также не стоили бы большаго вниманія : Смайкъ ужъ привыкъ трудиться за двухъ лошадей и служить безотвѣтною мѣтой для всѣхъ палокъ и кулаковъ въ домѣ Сквирса. Но дѣло въ томъ, что, лишь-только замѣтили жалость, которую питаетъ къ нему Николай, палки и кулаки сдѣлались единственнымъ продовольствіемъ несчастнаго созданія, обиженнаго и природою и людьми. Славная вы-
