чишь? Я говорю правду. Вотъ погоди, увидишь самъ, какъ у тебя останутся только кости да кожа, если долго здѣсь проживешь.
— Вы, видно, забавникъ, сказалъ наконецъ Николай, стараясь скрыть свое неудовольствіе.
— Нѣтъ, молодецъ, я не забавникъ; а я помню прежняго учителя: кости да кожа, говорю тебѣ!
И вѣроятно воспоминаніе о худощавости предмѣстника Николая казалось Джону очень смешнымъ, потому что онъ расхохотался до такой степени, что почелъ за нужное разстегнуть свой сюртукъ.
— Я не знаю, мистеръ Брауди, сказалъ Николай, потерявъ терпѣніе: не знаю, достанетъ ли васъ на то, чтобъ понять, какъ оскорбительны ваши намеки; если же вы способны понимать это, то прошу васъ.....
Но въ то самое время, какъ Николай такимъ образомъ вступился за честь дому, въ которомъ онъ жилъ, раздались громкія всхлипыванія Фанни, которая плакала—но не о томъ, что обидѣли ея папеньку или маменьку, а о томъ, что молодой учитель, какъ ей показалось, гораздо пристальнѣе посматриваетъ на Матильду, чѣмъ на нее.
— Что̀ это значить? спросила Матильда.
— Такъ, ничего, отвѣчала Фанни, надувши губки.
— Но о чемъ же ты плачешь, Фанни?
— Не безпокойтесь: не ваше дѣло, сударыня.
Матильда обидѣлась.
— Вы очень учтивы, сударыня! сказала она.
— Не пойду къ вамъ учиться обращенію, сударыня! возразила Фанни.
— Да и на что вамъ? Вы и безъ того совершенство! Ха-ха-ха!
— Матильда! произнесла Фанни съ достоинствомъ: я тебя ненавижу.
— Ненавидите-съ? Очень хорошо! Между нами все кончено! И говоря это, Матильда дергала ленты у
