Въ самомъ дѣлѣ строеніе было очень сходно съ амбаромъ; никогда острота не попадала такъ мѣтко въ предметъ: ее даже нельзя назвать остротою. Но что̀ Николай увидѣлъ внутри этого жалкаго зданія, то превзошло и самый смѣлый размахъ его фантазіи. Сначала онъ былъ такъ озадаченъ хаосомъ звуковъ и о̀бразовъ, что не могъ ничего разсмотрѣть. Наконецъ, когда его зрѣніе, слухъ и умъ пришли постепенно въ нѣкоторый порядокъ, онъ увидѣлъ себя въ большой грязной комнатѣ, окна которой почти не имѣли стеколъ, а были заклеены листками изъ ученическихъ тетрадей. У одной стѣны стояла каѳедра; вправо отъ нея, также у стѣны, другая; передъ ними, почти во все пространство комнаты, были расположены обыкновенныя классныя скамейки, но изрѣзанныя, запачканныя, изломанныя, починенныя и опять изломанныя. Потолка не было: вмѣсто его, глаза Николая встрѣтили стропилы и кровлю; въ широкія щели сквозилъ свѣтъ; слѣды течи остались на полу и на стѣнахъ, которыя до того полиняли, что нельзя было рѣшить, какая краска прежде покрывала ихъ — бѣлая, или красная.
Но это еще не все, это еще бездѣлки! Самое любопытное были воспитанники,—дѣти богачей и вельможъ, какъ о нихъ думалъ Николай!… Увы! и послѣдній, слабый лучъ надежды погасъ въ душѣ его, когда онъ осмѣлился оглянуться кругомъ!… Блѣдныя, дикія, тощія, костлявыя лица; дѣти со старческою наружностью, уроды въ желѣзныхъ колодкахъ, горбуны, карлы,—все это было перемѣшано и поражало зрителя ужасомъ. Тутъ были кривые и косые глаза, беззубые рты, разбитыя и изуродованныя лица, хромыя и кривыя ноги, вывихнутыя руки, сведенныя туловища, однимъ словомъ, всѣ виды природныхъ недостатковъ и увѣчья, слѣдствія неестественнаго отвращенія родителей къ своимъ дѣтямъ, или ихъ собствен-
