можно побить его; но какъ ничего подобного не оказалось, то мистеръ Сквирсъ ограничился тѣмъ, что приподнялъ ему голову и запретилъ впередъ класть уши на плеча.
— Завтра утромъ надо ѣхать домой, продолжалъ онъ послѣ этого наставленія: завтра ѣхать домой! а я залучилъ всего только трехъ мальчишекъ. Трижды двадцать—шестьдесять гиней: вздоръ!… Да что̀ жъ это сдѣлалось съ отцами и матерями? О чемъ они думають?
Въ это время мальчикъ громко зѣвнулъ, и Сквирсъ, обрадовашись случаю, тотчасъ принялся безжалостно колотить бѣдняжку; но вдругъ входитъ слуга и говоритъ, что какой-то джентльменъ желаетъ его видѣтъ.
— Проси, проси! отвѣчалъ Сквирсъ весело, и когда слуга вышелъ, онъ прибавилъ, оборотясь къ мальчику: негодяй, не смѣй плакать! гляди на меня! улыбайся! нето я.... вотъ такъ и пришибу тебя, какъ только отпущу этого джентльмена!
Скрыпнула дверь. Притворившись, будто-бы ничего не слышитъ, педагогъ углубился въ очинку пера и заговорилъ сладкимъ голоскомъ:
— У всякаго свое горе, дитя мое. Ты сокрушаешься о родителяхъ и товарищахъ, съ которыми разстался; но въ училищѣ у тебя будутъ другіе товарищи, а что̀ касается до родителей, то я тебѣ буду отцомъ, жена моя будетъ маменькой. У насъ, въ прекрасной деревнѣ Дотбойсъ, близь Грета-Бриджа, въ Іоркшейрѣ, молодые люди продовольствуются пищею, платьемъ, книгами, карманными деньгами....
— Мое почтеніе, сэръ, перебилъ его незнакомецъ, толстый старикъ съ препостной физіономіей и кошечьими ухватками.
— Ахъ!… милостивый государь!..... мое почтеніе. Что̀ прикажете?
