— Подумать объ этомъ послѣ? подхватилъ Ральфъ. Знаю я эту манеру. Все сборы, да сборы, а дѣла им на волосъ. Если бы братъ былъ человѣкъ трудолюбивый и благоразумный, онъ оставилъ бы васъ богатою вдовою, сударыня, и не держалъ бы своего сына въ деревнѣ, а давно бы пустилъ его въ свѣтъ, чтобы онъ былъ въ состояніи помогать вамъ, вмѣсто того чтобы быть вамъ въ тягость, да увеличивать вашу бѣдность. Но братецъ мой былъ мечтатель, лѣнивецъ. Вѣрно, вы это лучше всѣхъ знаете.
Послѣднія слова тронули чувствительную струну доброй вдовы. Ей тотчасъ показалось, чго покойникъ въ самомъ дѣлъ былъ человѣкъ не совсѣмъ основательный и что если бы она распоряжалась дѣлами, то вѣрно бы нажила себѣ состояние; а эти прискорбныя мысли заставили ее еще сильнѣе почувствовать свою бѣдность, и она, въ избыткѣ горести и рыданій, принялась жаловаться на мужа, говоря, что она цѣлый вѣкъ была у него рабой, не имѣла никакой воли въ дѣлахъ, не знала что̀ такое—деньги, и часто сама говаривала ему, что могла бы быть гораздо счастливѣе съ другимъ, и прочее, и прочее;—однимъ словомъ, добрая мистрисъ Никльби высказала всѣ печальныя мысли, какія обыкновенно приходять въ замужнія головы, а болѣе всего жаловалась на то, что мужъ ея былъ недовѣрчивъ и никогда не пользовался ея совѣтами, кромѣ одного случая, отъ котораго разорился.
Мистеръ Никльби во все это время сидѣлъ, потупивъ глаза, вздыхалъ, и потомъ; когда вдова замолчала, спокойно вернулся къ прежнему разговору, какъ-будто онъ ничѣмъ не былъ прерванъ.
— Хочешь ли ты работать, любезный? спросилъ онъ, повернувшись къ племяннику.
— Разумѣется, отвѣчалъ тотъ.
— Такъ слушай же.
