даже и не писалъ къ нему; а она...... только у него душа вонъ изъ тѣла, тотчасъ и пожаловала сюда, какъ будто я обязанъ быть покровителемъ всѣхъ плаксивыхъ вдовъ, ихъ сыновей-балбѣсовъ да дочерей потаскушекъ. Какое мнѣ до нихъ дѣло? Я ихъ и не видывалъ отъ роду. Скажите, сударыня, на долго ли они наняли у васъ квартиру?
— Они нанимаютъ понедѣльно, сэръ, и за первую недѣлю заплатили впередъ, отвечала миссъ Ла-Криви въ замѣшательствѣ.
— Прекрасно! пусть же они—такъ и быть!—проживутъ эту недѣлю, за которую заплатили; а потомъ, сударыня, вы должны ихъ выгнать. Имъ всего лучше воротиться туда, откуда они пріѣхали. Здѣсь, въ Лондонѣ, они всѣмъ мѣшаютъ.
— Ахъ, Боже мой, Боже мой! говорила миссъ Ла-Криви, задумавшись. Но вѣдь ежели мистрисъ Никльби наняла у меня квартиру, не имѣя способовъ платить за нее, такъ это, право, неблагородно.
— Низко! подхватилъ Ральфъ.
— Я бѣдная дѣвушка, не имѣю никакого покровительства и не такъ богата, чтобы отказываться отъ доходовъ, которые долженъ мнѣ приносить этотъ домъ.—Впрочемъ, прибавила мисъ Ла-Криви, колеблясь между добродушіемъ и боязнію понести убытокъ: впрочемъ я не могу ничего сказать противъ мистрись Никльби и ея дѣтей: она очень тиха и, кажется, чрезвычано убита горемъ, а молодые люди учтивы до последней крайности и ведутъ себя какъ нельзя лучше.
— Дѣлайте что̀ угодно, сказалъ Рэльфъ, недовольный этимъ панегирикомъ бѣдности: я исполнилъ свой долгъ, а прочее въ вашей волѣ.
Онъ грубо повернулся къ дверямъ.
— Не угодно ли вамъ сдѣлать мнѣ честь, посмотрѣть на мою работу? граціозно спросила миссъ Ла-Криви.
