вниманіе, возбуждали во мнѣ непритворное удивленіе. Правда, что порою, обрадованная встрѣчей съ умнымъ человѣкомъ, очарованная силой и блескомъ его ума, я бывала рада новому знакомству и случаю перелить свои идеи въ свѣтлое воображеніе, даже не строго разборчива въ предметахъ нашихъ разговоровъ: но, свыкнувшись поневолѣ съ свободнымъ изъясненіемъ мыслей плоскихъ, пошлыхъ, какъ было мнѣ не извинить въ умномъ человѣкѣ свободнаго выраженія, увитаго всѣми цвѣтами остроумія?
Тогда, невольно ища въ себѣ того, что такъ высоко чтила въ другихъ, я не могла не замѣтить сбивчивости и неопредѣленности моихъ познаній, и потому съ новымъ жаромъ принялась читать, учиться, размышлять. Въ обществахъ начали окружать меня большимъ вниманіемъ, одобреніями; я отвергла бъ съ презрѣніемъ лесть, относящуюся къ моей наружности, къ прическѣ, но, долго гнетомая прежде опредѣленнымъ для меня ничтожествомъ, я была недоступна хорамъ, славящимъ умъ мой, хваламъ людей заслужившихъ мое уваженіе. Умъ дѣлался моей утѣхой, гордостью, достояніемъ моимъ; и только ему подносимую дань я принимала суетно, даже съ наслажденіемъ.
И, однако жъ, была ль я счастлива? довольствовало ль меня это бѣдное торжество?.... Нѣтъ! сто разъ нѣтъ! Упоеніе лести дѣйствовало только на-мгновеніе, и то дѣйствовало на одну голову. Сердце просило соучастія, а не комплиментовъ; дружества, а не громкихъ похвалъ.
Умъ можетъ наполнить существованіе мужчины: онъ болѣе живетъ жизнью внѣшнею; и свѣтъ, который разливаютъ вокругъ себя его умственныя способности, можетъ отразиться на немъ славою, богатствомъ, уваженіемъ, даже благословеніями людей. Умъ женщины, какъ огонекъ далекаго маяка, блещетъ, но не раз-
внимание, возбуждали во мне непритворное удивление. Правда, что порою, обрадованная встречей с умным человеком, очарованная силой и блеском его ума, я бывала рада новому знакомству и случаю перелить свои идеи в светлое воображение, даже не строго разборчива в предметах наших разговоров: но, свыкнувшись поневоле со свободным изъяснением мыслей плоских, пошлых, как было мне не извинить в умном человеке свободного выражения, увитого всеми цветами остроумия?
Тогда, невольно ища в себе того, что так высоко чтила в других, я не могла не заметить сбивчивости и неопределенности моих познаний, и потому с новым жаром принялась читать, учиться, размышлять. В обществах начали окружать меня большим вниманием, одобрениями; я отвергла б с презрением лесть, относящуюся к моей наружности, к прическе, но, долго гнетомая прежде определенным для меня ничтожеством, я была недоступна хорам, славящим ум мой, хвалам людей заслуживших мое уважение. Ум делался моей утехой, гордостью, достоянием моим; и только ему подносимую дань я принимала суетно, даже с наслаждением.
И, однако же, была ль я счастлива? довольствовало ли меня это бедное торжество?.... Нет! сто раз нет! Упоение лести действовало только на мгновение, и то действовало на одну голову. Сердце просило соучастия, а не комплиментов; дружества, а не громких похвал.
Ум может наполнить существование мужчины: он более живет жизнью внешней; и свет, который разливают вокруг себя его умственные способности, может отразиться на нем славою, богатством, уважением, даже благословениями людей. Ум женщины, как огонек далекого маяка, блещет, но не рас-
