Загарно-золотистыя тѣла.
Здѣсь старики, какъ юноши, все юны.
А женщины поютъ какъ гамаюны[1].
И пляшутъ. Ихъ душа въ глазахъ свѣтла.
5 Здѣсь наши не звучатъ колокола.
Циклонъ промчится. Прогремятъ буруны.
И снова тишь коралловой лагуны.
Все та же стройность, какъ вѣка была.
Здѣсь радованье медленной планеты.
10 «Любовь тебѣ!», «Талёфа!», и «Тофа!»,
«Съ тобою миръ!»—обычные привѣты—
Втекаютъ въ жизнь, какъ за строфой строфа.
И въ Вѣчности плыветъ твоя каноа,
Въ созвѣздіи, зовущемся Самоа.
Загарно-золотистые тела.
Здесь старики, как юноши, всё юны.
А женщины поют как гамаюны[1].
И пляшут. Их душа в глазах светла.
5 Здесь наши не звучат колокола.
Циклон промчится. Прогремят буруны.
И снова тишь коралловой лагуны.
Всё та же стройность, как века была.
Здесь радованье медленной планеты.
10 «Любовь тебе!», «Талёфа!», и «Тофа!»,
«С тобою мир!» — обычные приветы —
Втекают в жизнь, как за строфой строфа.
И в Вечности плывёт твоя каноа,
В созвездии, зовущемся Самоа.
