невидимаго вліянія, подобнаго измѣнчивому вѣтру, пробуждается для преходящаго блеска. Эта сила возникаетъ изъ нѣдръ души, подобно краскамъ цвѣтка”.
Современный стихъ легко забываетъ, слишкомъ часто не помнитъ, что нужно быть какъ цвѣтокъ, для того чтобы чаровать, корнями быть въ темныхъ глубинахъ внѣсознательнаго, долго быть въ испытующихъ нѣдрахъ Молчанія, прежде чѣмъ, раскрывъ свою чашу, быть влюбленникомъ Луны, и главное, главное, пламенникомъ Солнца. Лишь тогда оправдывается вѣщее сказаніе Скандинавовъ, что творческій напитокъ, дѣлающій человѣка скальдомъ, состоитъ изъ крови полубога и пьянящаго меда.
Изъ крови полубога, убитаго карликами, и меда, сбираемаго пчелою съ цвѣтовъ. Сокровенные смыслы Скандинавской саги глубже и богаче, чѣмъ это можно подумать съ перваго взгляда. Если цвѣтокъ есть верховная красота растенія, полный его праздникъ, вся его скрытая сила, вся его огненная мечта и благовонная греза, и красочная математика, и безмолвная медвяная музыка,—та свѣтлая пыльца, изъ которой звенящая пчела дѣлаетъ тя-
невидимого влияния, подобного изменчивому ветру, пробуждается для преходящего блеска. Эта сила возникает из недр души, подобно краскам цветка».
Современный стих легко забывает, слишком часто не помнит, что нужно быть как цветок, для того чтобы чаровать, корнями быть в темных глубинах внесознательного, долго быть в испытующих недрах Молчания, прежде чем, раскрыв свою чашу, быть влюбленником Луны, и главное, главное, пламенником Солнца. Лишь тогда оправдывается вещее сказание Скандинавов, что творческий напиток, делающий человека скальдом, состоит из крови полубога и пьянящего меда.
Из крови полубога, убитого карликами, и меда, сбираемого пчелою с цветов. Сокровенные смыслы Скандинавской саги глубже и богаче, чем это можно подумать с первого взгляда. Если цветок есть верховная красота растения, полный его праздник, вся его скрытая сила, вся его огненная мечта и благовонная греза, и красочная математика, и безмолвная медвяная музыка, — та светлая пыльца, из которой звенящая пчела делает тя-
