хожія на изогнутый рогъ, и призрачно хранящія въ себѣ угрозный голосъ Моря, онъ приложитъ къ губамъ своимъ, къ жаднымъ губамъ своимъ, и это будетъ первая боевая труба, на ней онъ съиграетъ свою воинскую пѣсню, когда, желая освѣжиться, онъ пойдетъ убивать.
Прислушиваясь къ музыкѣ всѣхъ голосовъ Природы, первобытный умъ качаетъ ихъ въ себѣ. Постепенно входя въ узорную многослитность, онъ слагаетъ изъ нихъ музыку внутреннюю, и внѣшне выражаетъ ее—напѣвнымъ словомъ, сказкой, волшебствомъ, заклинаніемъ.
Поэзія есть внутренняя Музыка, внѣшне выраженная размѣрною рѣчью.
Какъ вся внушающая красота морского гула заключается въ размѣрности прибоя и прилива, въ правильномъ ладѣ звуковыхъ силъ, пришедшихъ изъ безгласности внутреннихъ глубинъ, и въ смѣнѣ этой правильности своенравными переплесками, такъ стихъ идущій за стихомъ, струи-строки, встрѣчающіяся въ переплескѣ риѳмъ, говорятъ душѣ не только прямымъ смысломъ непосредственной своей музыки, но и тайнымъ напоминаніемъ ей о
хожие на изогнутый рог, и призрачно хранящие в себе угрозный голос Моря, он приложит к губам своим, к жадным губам своим, и это будет первая боевая труба, на ней он сыграет свою воинскую песню, когда, желая освежиться, он пойдет убивать.
Прислушиваясь к музыке всех голосов Природы, первобытный ум качает их в себе. Постепенно входя в узорную многослитность, он слагает из них музыку внутреннюю, и внешне выражает ее — напевным словом, сказкой, волшебством, заклинанием.
Поэзия есть внутренняя Музыка, внешне выраженная размерною речью.
Как вся внушающая красота морского гула заключается в размерности прибоя и прилива, в правильном ладе звуковых сил, пришедших из безгласности внутренних глубин, и в смене этой правильности своенравными переплесками, так стих идущий за стихом, струи-строки, встречающиеся в переплеске рифм, говорят душе не только прямым смыслом непосредственной своей музыки, но и тайным напоминанием ей о
