Тамъ тѣснѣе въ пустотѣ,
Въ безграничности того,
Что едино и мертво.
Я вольнѣе между стѣнъ,
10 Гдѣ хоть тѣни перемѣнъ,
Гдѣ хоть это для меня:—
Тихій трескъ и скокъ Огня.
На равнинѣ я мертвецъ
Въ безграничности гробницъ,
15 Гдѣ начало есть конецъ
Въ одноцвѣтномъ безъ границъ.
Тамъ я въ вольности—скелетъ,
Здѣсь я въ тѣсности—живой.
Мной зажженный—дышетъ свѣтъ
20 Въ этой кельѣ гробовой.
Только выйду, видно мнѣ,
Что со мною никого.
Здѣсь же въ жаркомъ полуснѣ
Оживаетъ вещество.
25 Я подушку обниму,
Я съ покрышкой говорю.
И шепчу я въ полутьму
Къ неизвѣстному, ему.
Мнѣ отраднѣй и вольнѣй
30 Закрывать свои глаза,
Обращаясь мыслью къ ней,
Чьи глаза какъ бирюза.
Съ непостижной говорю,
Распаляюсь и горю,
35 Въ тѣлѣ есть такой огонь,
Что ужь вотъ я не одинъ.
Вѣтеръ взвылъ. Ну, что-жь, трезвонь,
Но меня въ тиши не тронь,
Там теснее в пустоте,
В безграничности того,
Что едино и мертво.
Я вольнее между стен,
10 Где хоть тени перемен,
Где хоть это для меня: —
Тихий треск и скок Огня.
На равнине я мертвец
В безграничности гробниц,
15 Где начало есть конец
В одноцветном без границ.
Там я в вольности — скелет,
Здесь я в тесности — живой.
Мной зажжённый — дышит свет
20 В этой келье гробовой.
Только выйду, видно мне,
Что со мною никого.
Здесь же в жарком полусне
Оживает вещество.
25 Я подушку обниму,
Я с покрышкой говорю.
И шепчу я в полутьму
К неизвестному, ему.
Мне отрадней и вольней
30 Закрывать свои глаза,
Обращаясь мыслью к ней,
Чьи глаза как бирюза.
С непостижной говорю,
Распаляюсь и горю,
35 В теле есть такой огонь,
Что уж вот я не один.
Ветер взвыл. Ну, что ж, трезвонь,
Но меня в тиши не тронь,
