Родные на немъ, все родные.
Сидѣлъ у руля златоокій Пророкъ,
10 И былъ онъ какъ будто совсѣмъ одинокъ,
И страшный внезапно пропѣлъ онъ намекъ.
Морскія въ немъ страсти, морскія.
Годъ скрѣпился, день сосчитанъ, мигъ бѣжитъ и не вернется,
Часъ назначенъ, въ дикомъ плачѣ словно пыль взметнутся всѣ,
15 Кто тебѣ казался Богомъ, волколакомъ обернется,
Сорокъ громовъ, водоемовъ, сорокъ молній въ ихъ красѣ.
Бойтесь, бойтесь! Безвозвратно! Ничего ужь не исправишь!
Всѣ убитые—возстали. Всѣ задавленные—тутъ.
Горше всѣхъ лукавствъ убогихъ—что теперь еще лукавишь,
20 А глаза твои—какъ щели, самъ себѣ назначилъ судъ.
Сядешь—пламень, ляжешь—камень, въ пропасть кинешься—замкнется,
Въ ночь склубишься—сорокъ молній міру выявятъ уклонъ,
Вся Вселенная смутится, и въ сѣдой клубокъ свернется.
Слышишь громы? Сорокъ громовъ! Падай, падай, осужденъ!
25 Былъ блѣденъ и страшенъ Пророкъ у руля,
И всѣ мы дрожали, вѣщаньямъ внемля,
И волны качали оплотъ Корабля.
Живыя онѣ, голубыя.
Мы поняли, что̀ онъ хотѣлъ намъ сказать,
30 О безднѣ скорбѣлъ онъ, скользя черезъ гладь,
Мы въ Свѣтѣ, но Бездна должна отстрадать.
Родные грѣхи намъ, родные.
Родные на нём, всё родные.
Сидел у руля златоокий Пророк,
10 И был он как будто совсем одинок,
И страшный внезапно пропел он намёк.
Морские в нём страсти, морские.
Год скрепи́лся, день сосчитан, миг бежит и не вернётся,
Час назначен, в диком плаче словно пыль взметнутся все,
15 Кто тебе казался Богом, волколаком обернётся,
Сорок громов, водоёмов, сорок молний в их красе.
Бойтесь, бойтесь! Безвозвратно! Ничего уж не исправишь!
Все убитые — восстали. Все задавленные — тут.
Горше всех лукавств убогих — что теперь ещё лукавишь,
20 А глаза твои — как щели, сам себе назначил суд.
Сядешь — пламень, ляжешь — камень, в пропасть кинешься — замкнётся,
В ночь склубишься — сорок молний миру выявят уклон,
Вся Вселенная смутится, и в седой клубок свернётся.
Слышишь громы? Сорок громов! Падай, падай, осуждён!
25 Был бледен и страшен Пророк у руля,
И все мы дрожали, вещаньям внемля,
И волны качали оплот Корабля.
Живые они, голубые.
Мы поняли, что он хотел нам сказать,
30 О бездне скорбел он, скользя через гладь,
Мы в Свете, но Бездна должна отстрадать.
Родные грехи нам, родные.
