15 Въ свѣтлицѣ столовой,
Въ той горницѣ новой
И вѣчной какъ Солнце и свѣтъ,
Двѣнадцать красивыхъ,
Безсмертно-счастливыхъ,
20 Все въ мірѣ—въ разрывахъ,
Здѣсь—нѣтъ.
Въ нѣмомъ поцѣлуѣ
Застывшія струи
Молчаньемъ окованныхъ водъ.
25 И звонъ колокольный,
Надъ бездною дольной.
Въ уютъ тотъ безбольный—
Зоветъ.
15 В светлице столовой,
В той горнице новой
И вечной как Солнце и свет,
Двенадцать красивых,
Бессмертно-счастливых,
20 Всё в мире — в разрывах,
Здесь — нет.
В немом поцелуе
Застывшие струи
Молчаньем окованных вод.
25 И звон колокольный,
Над бездною дольной.
В уют тот безбольный —
Зовёт.
Былъ голосъ изъ-за облака:—Пребудьте въ бытіи.
Послушайте, вы, голуби, вы, вѣрные мои.
Затѣемъ мы огнистую снѣжистую игру,
Я плоть себѣ пречистую покровомъ изберу.
5 Я въ эту ткань богатую по-царски облекусь,
Не тѣнью къ вамъ крылатою, а весь какъ есть явлюсь.
И будетъ духъ—въ круженіи, какъ голубь круговой,
Въ сверканьи и въ горѣніи въ свирѣльности живой.
Въ великой осіянности кружащихся планидъ,
10 Въ блаженной несказанности, въ которой буря спитъ.
И вотъ—и вотъ—идетъ она, идетъ она, ростетъ,
Въ душѣ горячимъ молніямъ забытъ-утраченъ счетъ.
Мы въ бѣшеной любовности, мы въ бѣлыхъ облакахъ,
Въ великой безгрѣховности, въ свѣжащихъ насъ громахъ.
Был голос из-за облака: — Пребудьте в бытии.
Послушайте, вы, голуби, вы, верные мои.
Затеем мы огнистую снежистую игру,
Я плоть себе пречистую покровом изберу.
5 Я в эту ткань богатую по-царски облекусь,
Не тенью к вам крылатою, а весь как есть явлюсь.
И будет дух — в кружении, как голубь круговой,
В сверканьи и в горении в свирельности живой.
В великой осиянности кружащихся планид,
10 В блаженной несказанности, в которой буря спит.
И вот — и вот — идёт она, идёт она, растёт,
В душе горячим молниям забыт-утрачен счёт.
Мы в бешеной любовности, мы в белых облаках,
В великой безгреховности, в свежащих нас громах.
